Николай Кириллович Мамойко - Любовь и жизнь кулинара Вали Сорокиной (СИ)

меня.

  --Ну, здравствуй, кулинар,- только и сказал, наконец, Толя.

   По приезду в город я остановилась в гостинице. Приготовила все к встрече. Пригласила его. Но он отказался.

  --Тогда, может, к тебе пойдем? Поговорим, повспоминаем,- не сдавалась я.

  Его ответ, прямо скажу, сразил меня. Окончательно поняла, что ничего хорошего от нашей встречи ждать не приходится. Столько лет прошло с тех пор, а он со мной разговаривал, как будто все было вчера!

  --Ни к чему все это, Валя...Наша птица улетела. Давно улетела.

  --Какая птица?- цеплялась я за слова, стараясь отдалить крах последней надежды.

  --Птица счастья, Валя. Птица счастья...

  И уже уходя, отрешенно произнес:

  --Прощай, кулинар!

   Я долго смотрела вслед, пока Анатолий не затерялся среди спешащих с работы людей. C горечью осознала насколько прав был начальник участка Фалдин, что грязь предательства невозможно отмыть ни любовью, ни временем. А тогда казалось, что ничего страшного не случится, если немного доставлю себе удовольствия на стороне. Как я ошибалась! А я ведь его любила как ни до, ни после него!

   Валентина Сорокина больше не сдерживала слез. От безудержных рыданий ее тело вздрагивало. Слезы с ее выцветших глаз на этот раз не капали, а текли ручьем.

   Вскоре электрички развезли нас в разные стороны. На этот раз навсегда. А меня всю дорогу преследовали неожиданно четкие картины и события далеких лет жизни на Кюсентее. Они хранились в памяти многие годы, а после встречи неожиданно ожили с такой явью, что мне ничего не оставалось как перенести их на бумагу.

   * * *

   Когда скудный на краски сентябрьский день только занимался над горизонтом, никто не знал, что он принесет столько несчастий и переживаний жителям маленького заполярного поселка Кюсентей. Чуть меньше года назад здесь была начата проходка первой и пока единственной на участке шахты, а сегодня смене горняков Анатолия Прохорова предстояло выдать на-гора золотоносные пески уже из лавы. И хотя период подготовительных работ еще далеко не закончился, это означало, что в биографии шахты начинался совершенно новый важный этап - эксплуатационный.

   С планерки горняки тем не менее выходили невеселые. От приподнятого, радостно-возбужденного настроения, с которым отправлялись на смену, не осталось и следа. И только всегда неунывающий скреперист Федор Зубков вопрошающе позубоскалил:

  --Ну что, носы повесили, мужички-золотодобытчики?

  Но никто не откликнулся на его слова. К шахте шли молча. Каждый по-своему переживал услышанное.

   Анатолий шагал чуть в стороне от всех. Ему особенно было тяжело. Вечером накануне по рации с прииска передали, что с вездеходом, который вез для участка новые пневматические бурильные молотки, транспортерную ленту, тросы для скреперов и другое нужное для работы под землей оборудование, выехала и его Валя. Она напросилась в поездку на Омолой с отчетом, а обратно взялась сопровождать продукты для столовой. Весь вечер Анатолий то и дело выходил из балка, вглядывался и вслушивался в густую темень - не промелькнет ли где свет фар вездехода, не прорежет ли даль тундры рокот мотора. Но каждый раз возвращался в балок ни с чем. Ожидание с каждым часом становилось все тягостнее. К вечеру к тому же запуржило, а к полуночи и вовсе выпал обильный снег. Окончательно стало ясно, что с вездеходом и его пассажирами что-то случилось.

   Начальник участка Михаил Иванович Фалдин тоже не спал, когда Анатолий постучался к нему часа в два ночи.

  --Может, навстречу пойти? - предложил Прохоров, безуспешно пытаясь приглушить тревогу, которая захватила его всего. - Механика взять, если с вездеходом что, помог бы...

  --Иди отдыхай, Толя. Тебе утром на смену. Да и куда ты пойдешь - тундра-то большая? А темень-то какая, сам

--">