В. Бирюк - Приступ (СИ)

Вышгороде... твоя стража... гуляет по бережку где дозволили. А уж про Волынь или Галич - и говорить нечего.

   Андрей зло смотрел в пол. Потом вскинул глаза на меня, собираясь, кажется, послать. Не то - "до не видать вовсе", не то поближе - на плаху. И остановился. Упёрся взором. В распахнутый гроб за моей спиной, в белое изувеченное тело юной девушки. Ничем, в нынешние беззаконные времена, не защищаемой. Наоборот, святостью, славой своей приманивающей татей да воров.

   Дёргал меч, дёргал губами. В бессилии злобствования. Глубоко выдохнул, успокаиваясь, потряс головой, будто смаргивая с глаз пелену гнева. Обвёл взглядом Десятинную, все три престола, иконы, круги цветной мозаики на полу в центре, под которыми похоронены Владимир Креститель и жена его, царевна Анна.

   Глядя на икону Богородицы у дальнего алтаря, в конце почти тридцатиметрового зала, перекрестился. Деловито потребовал:

  -- Помогай, Господи. Смилуйся, Царица Небесная.

   Повернулся ко мне и сухо скомандовал:

  -- Быть посему. Делай.

   Размер? У тебя, девочка - больше. И красивее. И обе. И - живые. Ты ж не мученица! И не святая.

   Тут случай, когда размер значения не имеет. Важен - факт. Точнее: вера в него. И, по вере - оценка. В твоих грудях, девочка, великая сила: всё человечество такими вскормлено. Для всякого человека - изначально, ещё до осознания самого себя, место сокровенное. Тёплое, сытное, уютное, безопасное, родное. Радость.

   Вот так, половинкой бюста умершей восемь с половиной веков назад левантийской девочки, точнее: её отсутствием, Святой Русью обретён был государь. И Русь этого не хотела, и Боголюбский кочевряжился. Но против женских грудей - разве ж сборешься? Пришлось общественно-политической тенденции... того, малость поподпрыгивать.

<p>

Конец сто двенадцатой части</p>

<p>

 </p>

--">