Александер Уваротопулос - Мумия (СИ)

они скрывают в себе кроме того, что видим мы, люди.

  Я вбираю в свои зрачки черные завитки, но они ускользают от меня.

  Я вижу старательные спины мастеровых и овечьи парики десятников, я вижу, как сыпется крошками камень под ударами долота. Но я не понимаю смысла.

  Фигурка перепелки, знак сложенной вдвое ткани, каравай. Два пера, две кобры...

  Я вижу только тонкие линии, что чертит художник, чуть позже на них ляжет стройный ряд символов.

  Я смотрю, и не постигаю того, что о чём рассказывают эти знаки.

  Мне мешают соленые капли на щеках, наверное, это пот... не знаю...

  Она была третьей за Говорящей Слова на Воде.

  Из тех, кого Величество Мен-Хепру-Ра, Владыка Обоих земель, да будет с Ним жизнь, сила, процветание, вечно, вековечно, брал в лодку, когда совершал прогулки по Реке.

  Одни гребли, а другие, кому приказывали петь, пели.

  Черные парики были стянуты золотыми обручами, украшенными бирюзой. На плечах лежали пекторали из синих, красных и белых камней. Больше из одежды не было ничего.

  Ее украшение было в виде крылатого диска. Два распластанных, взъерошенных на концах крыла да золотой диск со змеями-уреями в центре, затем - ряды бирюзы, оканчивающие выше острых грудей, которые поднимались и опускались в такт движению рук. В такт движения весла.

  Бутон лотоса, что я оторвал от тела земли, чтобы поднести ей, она заложила за ухо.

  Бело-розовый бутон, едва познавший солнце и воду, под черным, со множеством завитков париком...

  В час, когда всходит Луна, ароматы благовоний касаются затихшей глади утомленной воды.

  Ароматы мирры, которую воскуривают жрецы.

  Запахи масел и притираний, которым женщины позволяют ласкать свои упругие тела.

  Дыхание нежных смол и паст...

  На каменных ступенях, что сходят в реку, тонкое благоухание ее тела прежде рук, прежде мыслей соединилось с пропитавшим мой передник духом знойных залов. Неуловимо бесплотный виссон задел бедро. Взгляд ее подведенных глаз, под тяжелыми зазелененными веками, коснулся меня и душистым текучим потоком проник в глубину сердца.

  В час, когда созвездие Влюбленных поднимается над горами, стал не нужен язык благовоний, язык ткани, и лишь пальцы продолжали свой отдельный от тел разговор.

  Чуткие и робкие.

  Стремительные и жадные.

  Усталые и близкие...

  Белый тонкий бинт из ткани, родившейся в городе Белых Стен, касается безмолвных пальцев, густо смоченных благородной смолой.

  Смола блестит в свете факелов и светильников.

  От острого как нож голоса, подобающе громкого, дрожит огонь, дрожат тени.

  Но пальцы, тонкие руки, лежащие вдоль Ее тела, ломкие и твердые, подобно сухому камышу, по-прежнему недвижны.

  Белые бинты обтекают их, принимают форму наложенных на тело скарабеев и талисманов. Белые бинты отдаляют дальше и дальше тонкие формы, бинтов все больше и больше, у каждого свое название.

  Голос становится тише, одного жреца сменяет другой, в леопардовой желто-черной шкуре.

  " О ты, Мутнеферет, которая неподвижна, чьи части лежат без движения. Члены твои в мазях, сделает это их вечными пред богами. Укрепятся они и возрадуется сердце, как прежде. И слышат твое восхваление и приходят к тебе Великие Боги, чтобы призвать к себе".

  Дрожит огонь в светильниках.

  Бинтов все больше...

  Огонь ворчит, шипит, словно пытается вернуть обратно в воздух, освободить те черные странные значки, плененные извечным врагом пламени, бумагой.

  Но язык огня быстр и подвижен. Слишком подвижен и невесом, не то, что

--">