Андрей Николаевич Телегин - Гремула. Книга 1

говорит лекарь?

Они прошли на небольшую кухню, где на столе стоял приготовленный Киром ужин. Старик тяжело опустился на стул.

— Лекарь сказал, что маме поможет одно лекарство, которое есть только в столице. Но это ничего, его можно заказать. Туда не обязательно ехать.

— Дорогое небось?

— Я обещал, что накоплю, — Кир налил в тарелку овощной суп и поставил перед стариком. Тот посмотрел на еду, затем встал из-за стола, словно вспомнил что-то.

— Господин? — Эмет вышел из кухни, и вернулся с несколькими монетами в ладони. — Держи, Кир, и иди домой.

Мальчик неуверенно взял плату.

— Но здесь больше чем вы обычно платите.

— Бери-бери. И завтра можешь не приходить. Побудь с мамой.

— Спасибо, господин.

Когда мальчик ушёл, старик остался наедине с тарелкой супа. Не съев даже половины, он встал из-за стола и направился в свой кабинет. Открыв сумку, Эмет извлёк книги, которые принёс и принялся рассматривать их. Три толстых тома — много работы, но и плату обещали немалую.

«Проклятый печатный станок!» — в сумке осталась ещё одна книга. Книга, которая принадлежала Эмету, книга, которую он всюду носил с собой и старался никому не показывать. Пальцы старика осторожно достали её на свет. Она оказалась холодной на ощупь, словно кожа покойника. На тёмной обложке изображен жуткий рисунок — звериный глаз в переплетении щупалец, а над ним надпись на неизвестном человеку языке, но Эмет знал, что это значит.

— Отныне и во веки веков, — прошептали его губы, и книга шевельнулась в руках. Старик крепко держал её. Первый раз, ещё в детстве, прочитав эти слова, он с криком выронил книгу. Тогда отец успокоил его, сказал, что так и должно быть, что книга спит, но, если прочитать надпись на обложке, она проснётся… и откроется.

Книга раскрылась с подобием выдоха. Эмет коснулся пожелтевших страниц, рассматривая изображения на них. То были образы чудовищ, мыслимых и не мыслимых, тварей, живущих в самых мрачных уголках любого из существующих миров. Но сейчас, все они томились внутри этой книги. Эта страшная обложка, старые страницы — всё это было тюрьмой для демонов других миров и хранилищем тайных знаний.

Старик долго смотрел на изображения чудовищ. Иногда, ему казалось, что нарисованные твари движутся, сходят со страниц, пытаются заговорить с ним, плюются и угрожают.

Эмет захлопнул книгу и сунул её обратно в сумку.

— С ума меня сведешь, проклятущая!

Настенные часы, треугольной формы, показывали без трети одиннадцать. Два с лишним часа до полуночи. Это время можно было бы посвятить работе, но Эмет почувствовал, что устал. Сегодня он нарушит свою традицию и ляжет спать до полуночи.

— «Работать завтра начну», — с этой мыслью старик отправился к своей постели, по пути гася свет и закрывая окна, чтобы не слышать шум с улицы. Подниматься на второй этаж по лестнице было тяжелее с каждым днём. Да что там днём? С каждым шагом. Но Эмет и в этот раз осилил подъём.

В маленькой, уютной спальне было темно. На полу валялись копии книг, не уместившихся в шкафах. Их старик, при возможности, делал для себя. Здесь были труды писателей, поэтов, философов. Как современных, так и давно умерших. Стараясь не обо что не споткнуться, Эмет добрался до постели и уснул, едва его седая голова коснулась подушки.

Во сне старик беспокойно ворочался. Ему снилось, как его дочь вошла в дом через входную дверь, прошла по залу и стала подниматься на второй этаж. Она была ещё ребёнком, лет десять. На ней было простое голубое платье, черные волосы заплетены в озорные косички, а на шее висели разноцветные бусы — Эмет сам их сделал и подарил ей на день рождение.

Девочка приоткрыла дверь спальни и скользнула внутрь. Эмет был словно парализован — не мог ни говорить, ни двигаться. Мог лишь смотреть, как его давно умершая дочь медленно приближается. Она улыбается ему, как улыбалась в свой последний день рожденья. Вот она уже стоит рядом со своим отцом. Её пальчики касаются его щеки. Изумрудные глазки, весёлые и хитрые, смотрят на него.

— Папа! Вставай! Ты проспишь мой день рождения.

Эмет хочет ответить, но язык не шевелится. Пытается взять дочь за руку, но тело не слушается. Лишь глаза, старые и уставшие, смотрят сквозь навернувшиеся слёзы.

— Папа! — Дочь позвала настойчивее. — Проснись! Ну, Па-ап! Просыпайся.

Старик по-прежнему не двигался — лежал словно мертвец. Лишь слёзы текли по его щекам.

— Пап! Папа! — Кричала --">