(Капуста с Меркурия) - Птичья тюрьма (СИ)

Олег, испугавшись, что сделал что-то не так.

— У меня же насморк! Я забыл, что дышу ртом.

Олегу понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить его слова и рассмеяться. Серёжа присоединился к нему, потом закашлялся, но всё равно остался доволен.

— Не умеешь ты целоваться, — сообщил он, откашлявшись.

— Сам уже понял, — махнул рукой Олег.

— Будем учиться.

— У-у-у, тебе так понравилось?

Серёжа закатил глаза.

— Нет, мне не понравилось настолько, что я готов на всё, чтоб ты больше никогда так не делал. Я шучу, если что.

***

Они договорились повторить, когда насморк кончился, но, что неудивительно, сразу после Серёжи заболел Олег. Учиться пришлось почти через месяц. Зато набравшись опыта, они уже не могли остановиться.

Это как раз наложилось на ту самую страшную вещь под названием «половое созревание». Пару раз по утрам случались вселенские трагедии, когда приходилось сбегать в туалет и краснеть потом весь день. Со временем они привыкли и начали шутить на эту тему.

Зато днём что-то находило на них, и Олег с Серёжей целовались повсюду, где это было возможно, прижимаясь ко всем стенам дома, сидя на всех подоконниках и собирая пыль с коридорных кресел. Птице назло. Чем дальше — тем больше. Когда Серёжа шептал: «я так сильно, так сильно тебя люблю», у Олега просто срывало крышу.

— Можете стонать потише? — воскликнул как-то Мелочь, заметив их в лестничном пролёте. Прижатый к стене Серёжа вытащил руку из-под Олегова плеча и показал ему средний палец. Со временем смелость росла в нём в геометрической прогрессии.

— Вы там ебётесь что ли? — это уже слова Комиссара. Комиссару отвечал Олег, гордо подняв голову.

— Захотим, и ебаться будем, комната общая.

У Комиссара не росла борода, и он жутко комплексовал, хоть и не подавал виду. Олег со своим ломающимся голосом больше не выглядел младше него. И уж точно чувствовал себя увереннее.

Ещё был Соловей со своим:

— Чуваки, да вы бешеные!

Но это был скорей комплимент, чем упрёк.

Им нравилось считаться «сумасшедшими» и «дикими». В этом был свой кайф. Они могли делать всё, что захотят. Они ночевали на крыше, сидели друг у друга на коленях, пили из одной чашки. Серёжа бесконечно рисовал его: в профиль и в анфас, в полный рост, по пояс и отдельными кусками, в одежде и как греческих фигур. Он читал ему вслух отрывки из любимых книг, рассказывал всё, что знал, горя глазами. Лез целоваться каждые несколько минут, легонько подначивал (любя) и воровал одежду.

Олег заплетал ему волосы. Пел хриплым голосом Арию, Короля и Шута, Цоя и Порнофильмы. Подхватывал на руки, когда некуда было деться от накатившей нежности, щекотал (тоже любя) и делал несчётное множество комплиментов, запоминая их из Серёжиных же книг. Они растворились друг в друге, и если где-то такое могли счесть больной привязанностью, то в Доме это было обычным делом.

Здесь все были больны, и такому диагнозу оставалось только завидовать.

--">