Сергей Дмитриевич Сазонов - Корректор (СИ)

покинула кабинет, так и не заметив незнакомца, словно того и не было в комнате. Алсуфьев оцепенело глядел на необычного гостя. "Привидение?... Схожу с ума?!... Заработался. - Он улыбнулся, - Нина! Они сговорились. А трюк с креслом?!" Он осторожно подошел к молодому человеку сбоку. Сначала легонько, потом сильнее попытался вернуть кресло обратно. Это ему не удалось. Он не смог сдвинуть его ни на сантиметр, настолько тяжелым оно оказалось. Тогда он осторожно коснулся руки Родионова. При этом палец Алсуфьева не прошел, как полагается сквозь призрака, а уперся в упругий бицепс, теплый, как у обычного человека. В ответ Родионов больно ущипнул писателя.

  - Убедился? Я существую только для тебя.

  Несколько минут Алсуфьев ходил по комнате, потирая ущипленное место. Наконец его мысли выстроились определенным образом. Он хлопнул себя по коленкам:

  - Вот так подарок! Литературный герой на юбилее своего создателя! - Борис Ефимович вновь заходил по комнате, - Удостаивались такого другие? Подумать только! Если я не схожу с ума. Вы, оказывается, существуете! Мои герои. У Вас свой мир? - Глаза его блестели. Губы растянула глупая улыбка.

   Необычный гость подождал, позволяя Алсуфьеву осознать происходящее. Видя, что тот стал в состоянии воспринимать снова, пояснил:

  - Люди называют наш мир духовным, или астральным, миром тонких материй. Мы оживаем, когда открывают книги. Заново любим, страдаем и ненавидим. Ровно столько раз, сколько читатель переживает сюжет.

  - Как это получается?

  - Объяснять сложно. Бытие и сознание взаимосвязаны. Любая мысль становится частичкой нашего мира, живет в нем.

  - Чертовски приятно. Встретить своего героя! Да еще в такой день! - опять понесло Алсуфьева.

  - В последний день, - негромко сказал Родионов.

  Алсуфьев, расхаживающий взад-вперед, замер:

  - Как? ... Не понял?

  - В свой последний день.

  До Алсуфьева не сразу дошел смысл сказанного. Наконец слова гостя протиснулись в сознание, разбухли, вытесняя другие мысли. Он медленно повернул голову и натолкнулся взглядом на глаза Родионова. Это были глаза палача, с неподвижными зрачками, холодными, как у охотящейся кобры. Он почувствовал как снизу, его обдало противным, знакомым с детства, холодком страха. "Как? Что же это такое? ..." Цепенеющий мозг проявлял картинки то его новой машины, то уютной дачи, шикарной квартиры в городе, затем почтительные гримасы в доме литераторов и, неожиданно, молоденькой журналистки, к которой он собирался завтра. Картинки обреченно темнели и пропадали, словно подчеркивая тщетность мирских соблазнов.

  - Почему? - Выдавил из себя Алсуфьев. - Я здоров, полон сил.

  Родионов вздохнул, как отец, в пятый раз, разъясняющий задачку дочери:

  - Я мог бы долго объяснять тебе, что наши миры взаимосвязаны, что очень важно равновесие добра и зла для вас и для нас. И так далее и тому подобное. Да какая тебе разница. Ты нам мешаешь и все!

  - Вы... . Вы убьете меня?

   - Ты еще не понял? Зачем же я здесь? Поздравлять тебя?- ухмыльнулся палач.

  - В чем я виноват? Просто пишу. И все.

  - Пишешь? - литературный герой внезапно рассердился, - Да, если б твоя "писанина" воспитывала людей. Если бы она хотя бы заставляла их думать, тогда - да. Ты молодец. Но ты потакаешь их прихотям. Держишь нос по ветру. Куда мода, туда и ты. Нужен секс - пожалуйста. Нужна жестокость, по больше крови и переломанных костей - извольте.

  - Но это мой хлеб. Моя профессия.

  - Простой слесарь точит деталь. Это его работа, его честный заработок. И от силы десятки людей пользуются этой деталью. Схалтурит - лишь немногие чертыхнут бракодела. Твою "продукцию" читают сотни тысяч. Твой брак впивается в мозги тысячам. Калечит незаметно, исподволь. А это страшнее. Ты не воспитываешь, а развращаешь.

  - Все пишут так.

  - Пишут. Но ты притягательнее, а значит

--">