Анна Кутковская - По ком звонил колокол

суди – судим не будешь,

Не говори, какой я,

Глядя на других, себя забудешь.

Кто безгрешен из нас?

Ведь любой не подарок, ты знаешь

– Кто? Сын? Сын родился? – кричал в трубку молодой мужчина. – Любимая моя, ты не представляешь, как я счастлив! Я… Я просто не могу говорить от счастья, – казалось, он сейчас заплачет. – Да, хорошо. Обязательно привезу. Целую, до связи.

– Ну что, отелилась твоя корова? – томно протянула блондинка, обнаженная до такой степени, что даже сережек на ней было, и провела острым ноготком по внутренней стороне бедра мужчины.

– Да, наконец-то, – в голосе его не осталось ни следа нежности и слез – только презрение. – Этот выродок и так мне успел надоесть, а уж теперь спасу от него не будет. Смотри, какая шапочка! Смотри, какая кроватка! Смотри, какие носочки! – исказив голос, пропищал мужчина. – Тьфу, аж противно!

– А уж как она разжирела, – вторила ему блондинка.

– Да мне самому на нее смотреть противно! Я уж на работе до ночи сижу. Думаю, приду позже, она уже уснет. Так нет, ждет! То ей обниматься надо, то руку на живот положит. А теперь вообще хоть из дома сбегай!

– Не пойму одного, – округлила глаза женщина. – Как тебя угораздило с ней связаться? Она же уродина!

– Да я и сам не понял. Сначала с пацанами поспорили, что я ее распечатаю первый. А потом как-то пошло-поехало. Она меня сразу с родителями побежала знакомить.

– И что, тебя ее отец под дулом пистолета заставил на ней жениться?

– Дура – ты и есть дура! Ее отец такими деньжищами ворочает! Он сразу сказал: вот, мол, зятек, распишетесь, я тебя в партнеры возьму. А я что, дурак что ли? В конце концов, если крепко зажмуриться, то она вполне себе ничего.

– Ночью, с выключенным светом и под одеялом, – гортанно рассмеялась блондинка.

Но смех ее тут же оборвался, когда оба они – и мужчина, и женщина – лопнули. Да-да, просто взяли и лопнули – с придушенным чмоканием и еле слышным вздохом. А вдалеке громовым раскатом взвился в небо четвертый удар колокола.

Интерлюдия IV

Два ангела всю ночь у изголовья

Кроваток детских стражами парят,

Взирая молча на детей с любовью,

Хранят их сон и благодать дарят ¹ .

– Ты мне всю жизнь испортил! – кричала женщина. Черты лица ее исказились, а в глазах полыхала злоба такой силы, что если бы это был огонь, то она в одно мгновение испепелила бы человека. – Весь в отца, урод!

В углу, сжавшись в комочек, сидел мальчонка лет пяти. В паре метров от него на полу виднелась лужа зеленки.

– Ты вечно все портишь! – надрывалась женщина. – Лучше бы я тогда аборт сделала! Как же я тебя ненавижу!

Женщина расплакалась, рухнула на край дивана и, спрятав лицо в ладонях, зарыдала еще громче. Малыш, глядя на нее, вышел из угла и мелкими шажками пошел к ней.

– Мамочка, прости меня. Я больше так не буду. Я тебя люблю, – робко сказал он и попытался обнять мать. Но едва лишь коснулся он материнского плеча, как женщина вскинулась:

– Ненавижу тебя! Ненавижу! – закричала она с новой силой и так резко толкнула сына, что он потерял равновесие и рухнул на пол.

Женщина сидела молча. Ребенок не шевелился.

– Матвей, вставай, – зло бросила она через пару минут. Тишина.

– Ты слышишь? Хватит притворяться!

Но ребенок и в этот раз никак не отреагировал на ее слова. Тяжелой поступью женщина подошла к сыну и тронула его за плечо.

– Матвей? Матвейка? – в голосе появилась паника. – Сынок! – женщина схватила обмякшее тело ребенка и начала трясти его.

– Сынок! Матвей! Матюша! – крик ее перешел в вой. Соседи снизу застучали по батареям.

– По башке себе постучи, карга старая! Ненавижу вас! Будьте вы все… – но женщина не успела договорить, так как лопнула. Да-да, просто взяла и лопнула – с приглушенным стуком, будто чем-то тяжелым ударили об пол. В небе раздался очередной удар колокол.

Интерлюдия V

… и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки.

Колокольный звон катился над землей. А люди лгали, убивали, похотливо переглядывались, перемигивались и совокуплялись, жрали, хрюкали и плямкали жирными губами. Этот многоголосый хор греха возносился к небесам. И небеса, устав скорбеть и ужасаться, заплакали.

А потом было утро. Тихое, свежее и невинное – таким, каким и было оно в шестой день сотворения земли в благословенную божью субботу. Но не было места в этом утре ни Адаму, ни его Еве. Ни следа не осталось от них самих и --">