Владимир Бригинец - Возвращение

Потом один из трубачей попросил у меня закурить. Мне пришлось его огорчить, сказав, что не ношу с собой папирос. Он уныло опустил глаза и, казалось, напрочь лишился желания участвовать в шествии. Его толстые щеки то и дело подпрыгивали при каждом шаге, создавая комичное впечатление о своем владельце.

Так мы и брели по узким городским улочкам долгое время. Добравшись до кладбища, где гроб уже поджидали могильщики, колонна рассосалась – люди обступили яму и пристально следили за каждым движением рук двух не выспавшихся молодчиков, ловко опустивших гроб в могилу и закидавших его сырой землей. Вновь играла музыка, сквозь которую слышались вопли убитых горем женщин. Маленькие дети, которых непонятно для чего притащили сюда в такую рань, принялись играть в салочки, бегая от одной надгробной плиты к другой, а я просто стоял в стороне, иногда поглядывая на лица всех этих людей, пришедших сюда в скорби.

Потом я отправился к Руфусу, чтобы попросить у него немного чудесного заморского табака, от которого во рту вязало. Он жил неподалеку, и к моему приходу развешивал постиранное белье на веревку, натянутую меж двух столбов во дворе дома.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – справился он о моем здоровье.

– Как обычно. – Я улыбнулся своей небритой физиономией. – Можно одолжить у тебя того странного табака?

– Увы, друг мой, вчера мы его прикончили.

Он тоже улыбался, только выглядело это более естественно.

– Может, хочешь кофе? – поинтересовался Руфус. – Марта сварила отличный кофе…

– Как я оказался на этой лавочке, у фонтана? – перебил его я.

– Ты вчера куда-то пропал. Вернее, ты сказал, что пойдешь домой, и ушел. Видимо, до дома ты не добрался.

– Жанна будет злиться.

– Она точно тебя прикончит.

– Она точно меня прикончит, – повторил я вслед за другом, впившись глазами в одну точку. – И что мне делать?

– Ничего. По-моему, вам пора разводиться, друг мой.

– Но у нее никого нет, кроме меня. – Я помог Руфусу повесить пару рубашек. – Как же я могу ее оставить?

– Она справится, за себя лучше волнуйся.

– И то верно. – Я чихнул. Воздух был чересчур свеж. – Сейчас бы закурить, а нету.

После этого ноги потащили меня домой. К жене.

Она еще спала.

Дом у нас был старый, двухэтажный. Район тоже оставлял желать лучшего, однако после войны весь город пребывал в каком-то странном состоянии.

Я повесил свои вещи на спинку стула, умылся в тазу холодной водой, после чего забрался под одеяло к жене.

– Ты такая теплая, – прошептал я, стараясь прижаться к ней всем телом.

– Мне нужен развод.

Слова ужалили меня в самое сердце. Не то чтобы я не ожидал чего-то подобного, но все же мы вечно откладываем важные разговоры на потом, совершенно забывая о том, что завтрашний день имеет свойство становиться сегодняшним. Именно по этой причине Жанна вмиг показалась мне слишком серьезной.

– В стране кризис, дорогая, как ты можешь думать о разводе в такое нелегкое для всех нас время?

– Перестань ерничать, Том! Ты прекрасно знаешь, что так дальше жить нельзя.

Она поднялась с кровати, накинула халат, после чего закурила папиросу.

– Отпусти меня, пожалуйста! – Ее глаза выглядели грустными. В них не было больше ни капельки любви ко мне, к этому дому, к этой жизни.

Я уткнулся лицом в подушку, захотел закричать на весь дом, но испугался, что охрипну. Жанна выпускала изо рта клубы едкого дыма и пристально наблюдала за моими движениями.

– Это уже край, Том. Финал. Дальше ничего не будет, понимаешь?

– Как-то не очень.

– А ты попробуй трезво взглянуть на всю эту ситуацию, хотя бы раз в жизни. – Она была сердита, даже слишком.

– Я сегодня видел, как по улице несли гроб. Знаешь, о чем я подумал?

– Да.

– О том, как хорошо, что мы живы и здоровы, моя милая. – Сказав эти слова, я звонко рассмеялся, потом закашлял и вновь уткнулся лицом в подушку.

Она потушила окурок, поднялась со стула и уселась на кровать, напротив меня. От нее пахло домом, уютом, утраченным доверием ко мне. Я хотел ее обнять,