Василий Павлович Щепетнёв - Во льдах

Опять много деревьев, и полное безлюдье. Можно и пристрелить, и прикопать, но не генералов же назначать в исполнители?

Впрочем, а почему бы и не генералов?

Мы поравнялись с двухэтажным домом с колоннами, из тех, что прежде любили строить помещики, имевшие тысячу душ или около того. Строить, а потом вкусно жить — принимать гостей, задавать балы, просто ходить из зала в зал, любуясь собой и своим достатком.

Но сейчас это был госпиталь. Не для всех, и даже не для немногих. Для единиц.

Мы вошли внутрь, где нас встретили двое санитаров в штатском.

— Доставил, — сказал Тритьяков совсем не по-генеральски.

— Вас ждут, — ответил один из санитаров. Не мне, Тритьякову.

А второй санитар сказал уже мне:

— Пройдёмте.

И мы прошли — сначала в подвал, или, точнее, цокольный этаж. Там под присмотром санитаров я принял душ, моясь триклозановым мылом, впрыснул в нос спрей-дезинфект, ректально — свечу, из песни слов не выкинешь. Потом надел разовое бельё, американское, разовые же штанишки и рубашку, бледно-зеленого цвета, поверх — наш советский халат, стерилизованный, с коричневыми подпалинами, восьмислойную ватно-марлевую повязку, пропитанную неизвестным мне антисептиком, очки-консервы и разовую шапочку на резинке. На ноги — разовые (надеюсь) тапочки, а поверх — бахилки. Под конец обработал руки гибитаном и натянул латексные перчатки, тоже разовые.

Не приближаясь ко мне, санитары показали на дверь.

Не дверь, а лифт. Я зашёл вовнутрь.

— Нажмите кнопку «два» — сказали в переговорник.

Нажал.

Лифт поднимался недолго. Куда уж долго-то, в двухэтажном особняке.

Я вышел. Комната до потолка обложена кафелем, и пахнет озоном, видно, только что кварцевали.

— Проходите.

Проходить было особенно и некуда — одна-единственная дверь раскрылась сама.

В неё и прошёл.

Палата. Просторная, на одного человека. У постели больного — один врач в штатском. Одет как и я.

На противоположной стене — стеклянное окно. Большое. За окном — Тритьяков и кто-то в белом халате. Тоже врач, верно.

— Доктор Ястржемский, — представился врач у постели больного.

— Доктор Чижик, — представился я.

Рядом с постелью — мониторная стойка, аппаратура американская. Но не аппаратура меня интересовала, а функциональная кровать, на которой лежал Андропов.

— Ну, Чижик, узнаёшь? — спросил он. И голос изменился, и сам он тоже. Без волос, обезвожен, слаб.

— Давно болеете? — спросил я нейтрально. Больной, он и есть больной, и должен понимать, что сейчас он — больной, а не Первый Секретарь или там принц Монако. Для него же лучше — переложить ответственность на чужие плечи.

Андропов и рассказал. Заболел остро, неделю назад. Понос, рвота, температура. Прикрепленные врачи сочли, что это энтеровирус, но настояли на госпитализации. Лечили, но лучше не становилось. А хуже — становилось. Выпали волосы, все и везде. Слабость. Не может вставать, нет сил. Голова кружится. Видит хуже. Вот, собственно, и всё.

Я осмотрел больного. Тщательно и внимательно. Как учили. Посмотрел язык, помял живот.

— Стетоскоп, — попросил доктора Ястржемского.

Он подал мне запечатанный в пакет стетоскоп. Наш, советский.

Послушал.

Подумал.

Еще раз подумал.

И еще.

— Каково же ваше мнение, — послышался голос из аудиоколонки.

— Говори, не стесняйся. Это я приказал, чтобы самому все слышать. Мне эти ваши врачебные шу-шу-шу за спиной больного ни к чему, — сказал Андропов.

— Мне нужна история болезни. Ознакомиться, посмотреть анализы.

Историю мне дал опять доктор Ястржемский. Я сел за столик у стеклянного окна, и стал читать.

Ничего особенного, разве что записи были не от руки, а машинописью. Ну да, каракулям тут не место.

— Каково же ваше мнение, — вновь спросил голос из аудиоколонки чуть нетерпеливо. Заполночь, а тут какой-то залетный чижик порхает.

— Полагаю, на таллий вы проверяли? — спросил я. — В истории этого нет, но я бы начал с таллия.

— Проверили. Анализ пришел только что. Ничего особенного, — в голосе я расслышал удивление. Чуть-чуть.

— Тогда я предполагаю, что больной страдает от радиоактивного поражения.

— Это мы проверили в первую очередь. Никаких признаков радиации.

— Я не знаю, чем вы проверяли. Обычные дозиметры, и даже необычные, определяют гамма и бета-лучи. А здесь идет речь об альфа-распаде. Полоний 210 или что-то вроде этого.

— Маловероятно. Вернее, --">