Владимир Сергеевич Березин - Живой Журнал. Публикации 2010

понимаю, удача. Нет меня там, беда.

Извините, если кого обидел.

04 января 2010

История про "центонную прозу" (III)

…Владимир Павлович заглянул мне в глаза:

— Ты вот по молодости это не очень хорошо помнишь, а я тебе расскажу. Сразу после Катаклизма множество людей из тех, кто спасся, пребывало в эйфории. Для них это было освобождение. Ведь раньше они мучились, переживали, суетились. В их жизни было начальство, семьи, где часто счастья никакого не было, и главное, соображения о том, что все они — неудачники. Они недостаточно зарабатывают, у них не сделан ремонт, не достроена дача… И тут — бац! Всё исчезло. Конечно, жизнь теперь была не сахар, и болеть стали больше, но те, кто по-настоящему болел, быстро вымерли.

А вот те, кто пришёл в такое упрощённое состояние, почувствовали себя очень комфортно. Это был второй шанс для неудачников и, главное, никакого офисного рабства. Ведь у нас масса людей занималась не своим делом: люди протирали штаны в конторах, с нетерпением ждали пятницы, чтобы радостно напиться, пить всю субботу и воскресенье, сносить упрёки нелюбимых жён или мужей, с ужасом думать, что дети непослушны, попали в дурную компанию, понимать, что годы уходят, а ничего не сделано. Узнавать с завистью, что сверстники разбогатели, уехали за границу и вообще успешнее тебя. Душевные муки всегда тяжелее физических: к физическим ты привыкаешь или умираешь, в зависимости от их тяжести. А тут, после Катаклизма, в одночасье, разом, успех стал осязаем. Успех — это то, что ты жив, что ты получил пайку… Это новое Средневековье, о котором так долго говорили. Ну, ты не знаешь, но поверь, что говорили. И это гораздо более простая цивилизация, чем была. В ней есть все те же связи начальник-подчинённый, но теперь это хозяин-работник. Марксизм — ты не представляешь, вообще, что такое марксизм, но поверь, моё поколение всё было на нём воспитано… Так вот, марксизм снова стал настоящим, мир — понятным. Вот они, вот мы. Вот еда, а вот одежда.

— Но так нельзя жить долго. И я читал про марксизм.

— Ну, почему нельзя? Впрочем, что считать — "долго"? Что для нас это "долго"?

— Если ты говоришь о марксизме, то количество должно перейти в качество.

— Это не марксизм. Это в тебе от невнимательного чтения. Переход количества в качество — это Гегель, диалектика…

— Ну, хорошо. Гегель. Но что-то должно случиться.

— Да понятно что, должен случиться выход на поверхность.

— Или нас съедят какие-нибудь монстры.

— Ну вот подумай, зачем монстрам нас есть? Что им в нас? Что такого мёдом намазанного в людях, что спаслись? Отвоевать у них их жалкие подземные норы? Но если разумные мутанты, да и неразумные, жили двадцать лет у себя, даже в случае дельта-мутации какой им резон лезть под землю?

Извините, если кого обидел.

05 января 2010

История про навыки и умения

Прошло всего двадцать лет, и только теперь оказалось востребованным моё умение быстро и без запинки произнести "фалеков гендекасиллаб".

Извините, если кого обидел.

05 января 2010

История про "центонную прозу" (IV)

…От нечего делать я тоже бродил среди поломанной мебели и обнаружил, что в одной из комнат, ровно посередине неё, пол пробит. Я чуть было не полетел вниз, куда вместо меня ливанул дождь старых газет и журналов.

Сто лет назад это были бы, наверное, книги в твёрдых переплётах, или сборники по статистике какого-нибудь профессора экономики, а я отправил вниз подшивки "Знамени" и "Нового мира" — тех журналов, что я читал когда-то в заброшенной библиотеке близ метро "Аэропорт". Времена поменялись и ценности тоже. Я заглянул вниз и увидел, что на нижнем этаже дыра тоже симметрична моей и в темноте вовсе не видно, в какую преисподнюю отправилась настоящая литература прошлого века.

Потом я нашёл шкаф, в котором обнаружился труп крысы — высохший и мумифицированный. Рядом были пластиковые корытца, и в них, наверное, раньше была еда, превратившаяся в серый прах. Наличествовали даже бутылки — одна разбитая, и вторая просто пустая с выкрошившейся пробкой.

Ничего больше тут не было, только в дальней комнате я нашёл настоящий письменный стол, заваленный пыльными книгами. Рядом на стене было написано непонятное: "Лукас, я на Ваське", какая-то белиберда и странные каракули.

Там были изображены два человечка занятых воспроизводством рода и странное существо с поднятыми --">