Ольга Корвис - Навий сын

— Хреново ты, брат, выглядишь, — доверительно сказал Пашка. — Приболел?

В его голосе отчетливо слышалась недобрая ирония без капли сочувствия. В универские годы они не особо общались. Пашка всегда был душой компании, весь на виду, а Ян тихий, сильно не высовывался. Но в поведении одногруппника часто проскальзывало, словно что-то его задевало, когда Ян был рядом. Может, Сумароков его просто раздражал. Сейчас уже не спросишь. Пашки давно нет. После аварии года три продержался, а потом решил, что нахер так дальше жить.

— Чего встал? Давай, садись, поболтаем.

Пашка похлопал по краю дивана. Крысы потревоженно пискнули, но не прервали трапезы и продолжили глодать сочащуюся кровью плоть. Одна шустрая крыска шмыгнула к Пашке на грудь. Он ласково погладил ее, словно котенка, а она вцепилась ему в палец и принялась его грызть. Сумрака замутило. Он тупо смотрел на крысиное месиво, сквозь которое проглядывали объеденные до костей ноги, и не мог вымолвить ни слова. Это же нереально. Ян отсюда давным давно съехал и перебрался в другой город. Пашка здесь ни разу не был. Он вообще умер!

— Гадаешь, почему я в твоей хате? — насмешливо спросил одногруппник. — А вот не смог упустить случай напомнить тебе, кто ты такой!

Пашка крепко ухватил грызущую его палец крысу. Сдавил так, что та пронзительно запищала, и со злостью швырнул ее в Яна. Тот едва успел отскочить в сторону. Зверек с писком шмякнулся на пол и шмыгнул под шкаф.

— Да какого хрена? — выкрикнул Сумрак.

Он наконец вышел из неприятного оцепенения и разозлился. Пашка смотрел на него колючим взглядом и злился еще сильнее.

— А это тебя надо спросить, какого хрена, дорогой Янчик, — едко произнес он. — Ты же обещал, что развезешь нас по домам. Ты тогда единственный не пил, и мы тебе поверили. А ты потом что сделал? Слился! Крыса ты!

Ян ошеломленно уставился на Пашку. Он помнил ту сходку. Они тогда все сильно напились. Все, кроме него. Он действительно пообещал сесть за руль Пашкиной машины и отвезти их по домам, а потом… Он наморщил лоб, вспоминая. Да, он ушел. Уже толком не помнил, почему. Может, дела какие-то выплыли. Может, просто надоело. А на следующий день он узнал, что друзья все-таки решили поехать на машине и попали в аварию.

Сумрак недоуменно затряс головой. Неужели… Пашка винил его в том, что случилось?

— А кого еще? — зло откликнулся на его мысли одногруппник. — Если бы ты не свалил, мы бы не попали в аварию. Я бы жил до сих пор, понимаешь?

— Нет уж, даже не думай перевалить на меня вину за то, что тебе не хватило мозгов пойти домой пешком, — с раздражением отозвался Ян. — Ты сам виноват в том, что случилось. Никто не заставлял тебя садиться за руль бухим в говно.

Пашка злорадно улыбнулся и покачал головой.

— Ты же сам себе не веришь, не правда ли?

Он поднял руку и указал театральным жестом. В то же мгновение грызуны как по команде перестали обгладывать Пашкины ноги. Крысиный покров схлынул с дивана и кинулся на Яна. Тот с отвращением и страхом отшатнулся в сторону, бросился обратно к выходу из квартиры и беспомощно замер возле пустой стены. Никакой двери больше не было! Куда бы он ни попал, этот мир жил по своим правилам и менялся, как дурной сон, где все нарочно ускользает и разваливается.

Сумрак затравленно глянул на крыс и ринулся в ванную. На бегу зло и брезгливо стряхнул с ноги особо проворную крысу, забежал и захлопнул за собой дверь. Точно так же, как когда спасался от шевелящейся темноты. В сознании набатом стучало абсолютное непонимание, что происходит. Что это за безумное место? Что с ним? Он же просто шел по долбаному мосту, который под ним обвалился.

В хаотичные мысли вклинилась незатейливая мелодия мобильного телефона. Звучала откуда-то издалека — как из глубины квартиры. Ян посмотрел в зеркало и в нем увидел другого себя. Он невольно дернулся и прижался спиной к двери. Он помнил этот кошмарный день и знал, кто ему звонил. Сумрак неверяще смотрел на располосованное трещинами отражение, а человек в зеркале уставился перед собой пустым и потемневшим взглядом. Ему только что позвонил дядька и сообщил о трагической кончине матери Яна. Костяшки на правой руке заныли фантомной болью. Он тогда со злости разбил зеркало. Возвращаться в тот день оказалось страшнее, чем бежать от прячущихся в темноте насекомых или спасаться от Пашкиных крыс.