Михаил Ера - У чёрта на кулижках

«А вдруг, правда, чёрт? Не постарел же, мерзавец, совсем. Может, это просто родственник: сын, брат?», — думал Крупский, проходя в гостиную и вглядываясь в лицо хозяина, сидящего в кресле у камина.

Тот с безразличным видом листал какую-то толстую книгу, а заметив пристальный взгляд Крупского, обратился к нему:

— Гостевал уже у меня, значит. Ну, тогда шалаву свою устрой в комнате, в которой ночевал. А о делах после поговорим.

Ольга метнула злобный взгляд сначала на хозяина, после на Крупского. Тот промолчал; потупив взгляд, указал рукой на лестницу.

— Знаешь, что такое сила, девонька? — снова отвлекаясь от чтения, спросил хозяин.

Ольга, едва сдвинувшись с места, остановилась, посмотрела взглядом оскорблённой, униженной женщины.

— Неужели хамство? — язвительно спросила она.

— Почти угадала, — усмехнувшись, потрясая толковым словарём Даля, сказал хозяин. — Это единственное, что признаёт хищник. А сама она, девонька, в начале, в источнике, в неведомой причине всякого действия и понужденья. В том, что ты ещё у моего порога ощутила, да так и не поняла, а мачо твой только что осознал. И теперь вы оба знаете, что я право имею. Ступайте, располагайтесь.

Крупского злило собственное бессилие.

«Одной фразой этот скот умудрился облить помоями обоих, — думал он. — Позвонить, решить вопрос? Не дорого бы и взяли за этого халдея, попутавшего берега. Зная, что уехал, наверняка откажут. Да и услуги его теперь в цене. И рубанул же, мразь, наотмашь, точно зная, что ничего ему за это не будет».

Поднимаясь по лестнице, молчали. Вошли в комнату, не спеша осмотрелись. Всё выглядело свежо, но простенько, дёшево, как бывает в провинциальных гостиницах: две односпальные кровати у стен, две тумбочки с настольными лампами, плательный шкаф с зеркалом на дверце, плазменный телевизор.

Ольга села на край кровати и уставилась ничего не видящим взглядом в чёрную пропасть окна. Наверняка ей было, что сказать, но она молчала. Губы её слегка шевелились, будто несмело вторя тем унылым мыслям, которые теперь занимали её.

— Без этого кретина нам не выехать за кордон, — тихо, осознавая, что это слабое оправдание, сказал Крупский.

— Я всё поняла, Витя, — продолжая отрешённо смотреть на чёрное стекло, ответила Ольга.

— Я… — несмело начал Крупский, — пойду, поговорю с ним. Надеюсь, долго мы здесь не задержимся.

— Да, сходи, — почти прошептала Ольга и зачем-то добавила: — Правда.

Хозяин всё так же сидел у камина и листал толковый словарь. В соседнем кресле откуда-то взялся коротко стриженный и гладко выбритый блондин лет сорока, во френче с огромными карманами, в старомодных офицерских галифе с тонким синим лампасом, в вязаных шерстяных носках. Похоже, он только что с улицы: причёска и кожа на лбу всё ещё хранили отпечаток головного убора, а щёки пылали румянцем. Заметив спускающегося по лестнице Крупского, человек этот сразу обратился к нему:

— Это ваша машина у входа?

Говорил блондин громко, отрывисто, букв не проглатывал, словно прессом штамповал каждое слово. Из-за его простуженного, с лёгкой хрипотцой голоса, вопрос казался резким, грубоватым.

— Да, а что? — ответил Крупский, невольно готовясь к очередной неприятности.

— Хочу вас поблагодарить, — улыбнувшись, сказал блондин.

— И за что же? — удивлённо спросил Крупский.

— За то, что не обрызгали меня там, на дороге.

— Так это были вы: в шинели, в шляпе! Не за что благодарить, честное слово, — с явным облегчением, отозвался Крупский. — Удивительно быстро вы добрались!

— Серпантин обманчив. На самом деле до того места меньше километра. Будь я чуть проворнее, встретил бы вас у порога. Георгий, геолог, к вашим услугам, — наконец представился он.

— Виктор, бизнесмен. Теперь уже бывший.

— Ну что же, все в сборе, пора ужинать, — откладывая словарь, объявил хозяин. — Идёмте в столовую, господа. А ты, Виктор, спутницу свою позови.

— О, вечер обещает быть томным, — произнёс Георгий. — Ужин с дамой! Прелестно! Восхитительно! Надеюсь, Виктор, вы не станете ревновать? Не нужно ревновать к кочевнику. Хотя, как знать, как знать…

Он широко улыбнулся, поднялся с кресла, высокий, нескладный, и пошёл в этих нелепых шерстяных носках и резиновых шлёпках в столовую, с хрипотцой декламируя Блока:

Никогда не забуду (он был, или не был,

Этот вечер): пожаром зари