Марина Павловна Чечнева - Самолеты уходят в ночь

Со стороны деревни доносился невнятный гомон голосов, тянуло горьковатым дымом. На реке гулко шлепал по мокрому белью валек.

Начинался новый день. Родившись у далеких берегов Тихого океана, он, разгоняя ночную тьму, стремительно шагал через всю страну, золотил горные вершины, спускался в долины и шагал, шагал все дальше. Звоном будильников и протяжным пением заводских гудков новый день врывался в города и деревни, зовя людей на трудовые дела, на новые свершения. Он звал и меня. И я как-то по-особенному, остро почувствовала значимость этого нового дня.

Я представила себе, как сегодня ворвусь в прохладную гладь небес, взбудоражу ее ревом мотора и, склонив голову, увижу оттуда ту самую землю, по которой хожу, которая дала мне жизнь и которой я, если понадобится, не задумываясь, отдам ее. Отдам вот за это самое чудесное мгновение, за это утро, за его свежесть, за тихий перезвон зеленой ржи и пение жаворонка и за все-все то, что вмещается в одно коротенькое, но необычайно емкое слово — Родина.

Долго я стояла на берегу реки, поглощенная своими мыслями. Но вот прозвучал сигнал подъема. Лагерь пробудился, зашевелился.

После завтрака учлеты разошлись к самолетам. Дужнов разъяснил нам задачи дня. В первый полет он ушел сам, захватив с собой техника. Мы знали, для чего он это делает. Перед полетами учлетов нужно опробовать самолет, уточнить, все ли в нем исправно. Курсант должен с первого раза навсегда поверить в машину. Поэтому в первом его полете не должно быть никаких случайностей и заминок.

Приземлившись, инструктор зарулил машину на старт и с минуту основательно «погонял» мотор. Потом вылез из кабины, не спеша подошел к курсантам, медленно обвел всех глазами, словно испытывая наше терпение и выдержку.

— Что ж, друзья, — наконец произнес Михаил Павлович, — сегодня у нас по плану самостоятельные вылеты. С кого же мы начнем? Пожалуй…

Дужнов сделал небольшую паузу, наши глаза встретились.

— Чечнева, к самолету!

Привычно, но не так быстро, как во время учебных занятий на земле, влезаю в кабину, пристегиваю себя ремнями. Самолет стоит на линии предварительного старта. Поворачиваю голову и вижу: к машине направляются Дужнов и Мацнев.

Сразу в голову лезут разные мысли. Закрадываются сомнения, сжимают и леденят сердце. В самом деле, почему идет Мацнев? А вдруг он отменит решение инструктора и не разрешит мне лететь первой! Скажет: «Пусть вначале поднимутся ребята, а девушки в другой раз». Напряженно всматриваюсь в лицо командира звена, пытаясь прочитать на нем ответ. Но оно, как всегда, строго и бесстрастно. Дужнов не смотрит в мою сторону, что-то горячо говорит Анатолию Сергеевичу. От волнения у меня вспотели ладони. Наконец Мацнев кивает Дужнову головой и, легко вскочив на плоскость, опускается на инструкторское место. Михаил Павлович объясняет, что перед самостоятельным полетом два круга со мной сделает командир звена.

— Спокойнее, Чечнева. Все будет в порядке, — говорит он.

Легко сказать «спокойнее». При взлете я, конечно, волнуюсь и лишь в воздухе постепенно обретаю уверенность. Все пока идет как надо. Я не могу обижаться на самолет. Он ведет себя хорошо. Успокаивало также и то, что за спиной у меня опытный летчик, в случае чего всегда придет на помощь. Главное теперь — четко и грамотно, как меня учили, выполнить все элементы полета, показать, на что ты способна.

Полет прошел благополучно. Во всяком случае, мне так кажется. Однако, приземлив самолет, с замиранием сердца жду, что скажет командир звена. А он, не проронив ни слова, покидает кабину и жестом показывает, чтобы на инструкторское место положили для сохранения центра тяжести мешок с песком.

Дужнов улыбается, одобрительно кивает мне головой и указывает рукой вперед. Я прибавляю оборотов винту, и самолет трогается с места. Дужнов пока идет рядом с машиной, держась за нижнюю плоскость. Но вот старт дан. Ревет мотор, У-2 набирает скорость и отрывается от земли. За спиной никого. В воздухе только я и мой верный друг, видавший виды старенький У-2.