Валерий Аронович Дымшиц - Из Венеции: дневник временно местного

них ни одной книги.

Я курил у решетки, глядя на медную игру лагуны: по зеленому побежали красные пятна заката. До пателл было чуть больше метра, но мешала кованая решетка — ни потрогать раковины, ни погладить.

Так и вы, потери моей юности, — и первая любовь, и брюхоногие моллюски, все эти лужанки и прудовики, — я четко вижу вас внутренним зрением, но дотянуться — не могу.

И мне вдруг стало так жалко себя, что я не заметил, как очередная маленькая волна проползла под решеткой и насквозь промочила мне ноги.

12 сентября

В пятницу рано утром улетел из Италии в Израиль, в воскресенье днем — обратно. Летал на свадьбу племянника. Встретился с женой. У нее это уже второй подряд прилет в Израиль, а предыдущий — десятью днями раньше, тоже на свадьбу племянника, но другого.

Биографические подробности тут излишни, поэтому, не вдаваясь, замечу, что первая свадьба, на которую я не попал, была в кибуце в Верхней Галилее, а вторая, на которую попал, — в Иерусалиме, в Меа Шеарим. Так когда-то лечили сумасшедших: из-под холодного душа — под горячий и обратно.

Кстати, на Сан Серволо (я уже упоминал) два века без малого просуществовал дурдом, поэтому сейчас там Музей психиатрии. Запасливые психиатры из поколения в поколение хранили оборудование своих предшественников, не используя, но и не выбрасывая. Коллекция блещет мрачной полнотой: от кожаных кандалов середины XIX века через фортепиано начала ХХ века («болящий дух врачует песнопенье») до электрошокеров, появившихся через сто лет после наручников. Еще вопрос — что хуже.

Есть там и души разных конструкций.

(Душевнобольных лечили душем. Посредственный каламбур.)

Больше всех мне понравился огромный душевой агрегат, похожий по форме на птичью клетку. Вода била в нем из множества точек, охлестывая жесткими струйками все тело пациента.

Эта душеклетка напоминает петергофские фонтаны-шутихи. Петр, как известно, любил «дураков» и, кроме того, интересовался медициной. Поливая гостей со всех сторон, всешутейший император как бы прописывал им соответствующее лечение и тем самым превращал их в «дураков». Вероятно, в перевернутом мире царских забав гидротерапия определяла диагноз, а не диагноз — выбор терапии.

Пассажиров вовремя запустили в самолет, но вот уже два часа он не может вылететь из Тель-Авива в Рим. Время от времени нам сообщают, что «есть проблемы». Сначала самолет около часа рычал на взлетной полосе, поэтому в нем работала вентиляция. Потом его отогнали на обочину и оставили стоять с заглушенными двигателями, то есть без вентиляции, на солнцепеке.

Пассажиры — в основном итальянцы, частично израильтяне — безмятежны.

Вылетели с опозданием на два часа. Рискую не успеть на самолет до Венеции. Прошу немолодую серьезную стюардессу пропустить меня перед прибытием в голову самолета, поближе к двери. (Мое место, как назло, в хвосте.) Она пересадить отказывается и утешает меня с очень сочувственной, почти материнской интонацией: «Здесь большинство пассажиров летят с разными пересадками, и почти все они опоздают».

Стюардесса знала, что говорила. Я опоздал бы на самолет в Венецию, если бы он вылетел вовремя. Но он и не думал вылетать. Вывод: на итальянский самолет опоздать нельзя.

Есть такое чудное еврейское слово «поволе» или даже «поволиньке». Махн эпес поволиньке. Это принцип итальянской жизни. В сочетании с заботой о ближнем и доброжелательностью это «поволиньке» создает ощущение бесконечного покоя и умиротворения. Втягиваясь в поток итальянской жизни, я чувствую себя необыкновенно спокойно. И это непривычное ощущение ужасно нервирует.

Из разноязычного гудения толпы вдруг отчетливо доносится на русском:

— …не должна я ей привозить в подарок маску только за то, что она разрешила мне неделю пожить с ее котом…

У всякого следствия есть много причин, но одна — главная. Так, главная причина того, что я сейчас в Венеции, — это принятое в 1516 году папой Львом Х решение об изгнании евреев из Италии. Венеция, всегда с папами не ладившая, указ выполнять не стала. Но все-таки надо было как-то реагировать. Дож Леонардо Лоредан принял решение организовать на островке Джетто (Ghetto) закрытый еврейский квартал. Тогда это слово было венецианским топонимом — и не более того. Ашкеназы — первые насельники квартала — прочитали его как «Гетто». Потом это слово стало нарицательным, с широким спектром мрачных --">