Ирина Стахеева - 30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов

одновременно и Васятку накормить, и Алёнку причесать, и Мурку отстранить ногой, чтобы та не пыталась запрыгнуть на стол к приглянувшейся ей малышовой каше.

– Надо понимать: печенье и чай лучше не трогать? – осведомился отец Димитрий, указывая на сервировку стола. – Уже приходилось сталкиваться с подобным явлением, правда, в плацкарте. Разместились мы тогда с матушкой. Смотрим – на столах еда в пакетиках: рулетики, что-то ещё. Ну, мы молодые, голодные. Смели в два счёта, думая, что за всё заплачено. А потом пришли из вагона-ресторана с замечательной фразой: «Можно забрать ресторанную продукцию?» Пришлось раскошелиться по полной.

– Нет. Сегодня, действительно, всё включено, даже трёхразовое питание. Я слышал, что в нынешних ваших финансовых бедах виноват отец Илларион. Это правда?

Отцу Димитрию не понравилось, что Руслан без обиняков лезет в его проблемы. Во-первых, они не настолько близко знакомы, чтобы вот так запросто выложить ему всё накипевшее. Во-вторых, если когда-то и видел отец Димитрий Руслана, то именно в компании с отцом Илларионом. Они вместе с ним вечно что-то обсуждали: то пристрой к воскресной школе, то проверяли качество крыш в храме. Такому только заикнись о своём недовольстве, сразу отец Илларион окажется в курсе сегодняшних его настроений. А в-третьих,… да просто не хотелось иерейские междоусобицы муслявить с мирянином в праздных разговорах. Поэтому, он ответил обтекаемо.

– Слава Богу за всё.

– Слава Богу за «слава Богу». Потому что своё личное знакомство с отцом Илларионом я описал бы в иных категориях. Характерец у него ещё тот… Я это уже в семинарии понял, когда мы вместе с ним делили одну комнату. Впрочем, вы правы – слава Богу за всё.

– Вы учились в семинарии?! – недоверчиво воскликнул отец Димитрий, с удивлением оглядывая накаченную фигуру Руслана в спортивном олимпийском костюме, его почти на лысо выстриженную голову и, вспоминая, как всего несколько дней назад этот тип его едва не поколотил. – Но на вид вам не более сорока, а отцу Иллариону в этом году пятьдесят восемь исполнилось.

– Разве вы не знали, что он учился, будучи уже несколько лет иеромонахом и настоятелем храма? Просто Владыка решил возвести его в архимандриты, но поставил условием наличие богословского образования. Я же поступил в семинарию сразу после армии. Да и комнату мы делили всего несколько дней, пока отцу Иллариону, приехавшему на сессию, не выделили отдельную келью. Тогда-то я во как объелся его пристрастием к удушающему внешнему благолепию. Жалко только, что во всей этой красоте совершенно не предусмотрено место для живых людей. Мои книги и тетради при его появлении испарились со стола, а подоконник превратился в дополнительный иконостас. Кружкам, ложкам он, не спросясь, назначил место только в тумбочках. Садиться на кровати днём запрещал, мол, для этого стулья есть. О дневном сне пришлось забыть. От такого «порядка» я убегал то в библиотеку, то к соседям. Пробовал даже жаловаться. Но ответственный по курсу священник, сказал, что дополнительных мест нет, а потому нам такое соседство принесёт только пользу в виде смирения…

В дверь купе постучались. Проводница в белых перчатках и зелёной форменной одежде, похожая скорее на стюардессу, проверила билеты, сказав, что при желании у неё можно купить сканворды и журналы, а завтрак принесут через час.

День занимался морозный и солнечный. Отодвигая в сторону замысловато закрученную занавеску, приятно было наблюдать из тёплого купе как искрится солнце в разлетающихся от движения поезда золотистых снежинках, и как на остановках, мимо которых на скорости мчался фирменный поезд, люди подобно пингвинам переминались с ноги на ногу, ещё более на них похожие из-за неповоротливости от множества одежды.

Вскоре запахло чем-то вкусненьким. Раньше обещанного срока принесли пшённую кашу, щедро сдобренную сливочным маслом. Кусочки сыра на бутербродах крупными дырками заявляли о своей дороговизне, а веточки свежей петрушки с тонкими ломтиками лимона поверх красной рыбы, свидетельствовали, что вагон, расположенный в центре поезда, не зря носил громкое название «ресторан». Пластины нарезанной ветчины искусным узором покрывали две небольшие тарелки. В стеклянных пиалах подали какой-то мясной салат.

На два голоса пропев молитву, мужчины приступили к трапезе.

– А мне матушка в дорогу накрутила картошку в мундире. Всё боялась, чтобы голодным не --">