Роман Воронов - Когда погаснут звезды

я вошел в Город, значит, как горожанин, сам могу иметь все, чего пожелаю, и в наличии чувства зависти отпадает необходимость сама собой, – я посмотрел на собеседника, тот утвердительно покачал султаном на шлеме.

– А если я ношу в себе зависть, то ты же сам не пустишь меня за ворота?

Страж снова качнул султаном.

– В таком случае, – закончил я мысль, – не желая ничего у ближнего своего, будешь иметь все свое, а именно, получишь пропуск в Город голубых крыш.

– Не могу не принять такой ответ, – только и промолвил непреклонный Страж.

Дожидаясь «заслуженного» шага назад от синего, я мучился загадкой, заповеди закончились, но Страж предупреждал о двенадцати вопросах. Что еще ожидает меня, какие испытания приготовил маленький синий рыцарь, прежде чем откроет мне врата в Город? А он и не думал затягивать с экзаменом:

– Слушай одиннадцатый вопрос. Кто ты?

«Ух ты, – пронеслось по всем закоулкам и трещинам моего мозга, – с заповедями и впрямь была разминка. Я тот, кем ощущаю себя сейчас, то, каким смыслом наполняю свое существование, и нечто, каким образом хотелось бы себя представлять вообще.

Синий карлик точно знал мои мысли.

– Но были и другие жизни, – вставил он вслух.

– Да, – согласился я, – и там происходило все то же самое, но в ином ментальном виде.

– Значит, тебя много?

– Значит, так.

Страж глубокомысленно вздохнул:

– Из твоего ответа делаю вывод, что ты многолик в пределах количества своих воплощений.

– Выходит, – пролепетал я, обдумывая его гиперболу.

– Стало быть, ты усеченный Бог, оби настоящий Создатель многолик Абсолютно.

– Но это только подтверждает парадигму, что мы частицы Божьи, – восторженно прокричал я.

– На этом и остановимся, – спокойно осадил мой пыл Страж и шагнул назад. – Остался последний вопрос: кто я?

– Мое эго, – не раздумывая выпалил я, и мы оба вытаращили глаза.

Первым опомнился Страж:

– Ого, да ты превзошел самого Робин Гуда.

– Чем же? – приходя в себя, спросил я.

Страж подмигнул:

– Он расщепил чужую стрелу, а ты – свою.

– А есть разница?

– Конечно. – Страж подпрыгнул на месте. – Свою жалко.

Я опешил, а мой синий насмешник заржал так, что забрало хлопнулось вниз, а сам он загромыхал своей железной скорлупой, словно два десятка вражеских солдат беспощадно колотили его мечами, топорами, копьями и вообще всем, что попадалось им под руку.

Когда он угомонился и поднял свою железку, я, глядя в его мокрые от слез глаза, недовольно спросил:

– Ответ принят?

– Нет, – неожиданно буркнул Страж. – Ты назвал меня, но не сказал, кто я есть.

– Ты тот, кто не пускает меня в Город, – заторопился я.

– Да, – подтвердил синий мучитель, – но кто я есть?

– Ты есть часть меня, не пускающая дальше, – начал я подыскивать определение Стражу.

– Да, – снова согласился он. – Но кто я есть?

– Ты есть я, стоящий у входа и приглашающий меня открыть двери самостоятельно, – завопил я что было мочи.

Страж вынул меч и с размаху вонзил его в землю:

– Ответ принят.

Он широким жестом указал на Город:

– Думаешь, почему стены домов белые, а крыши голубые? Нет, стены прозрачны, чтобы все видели друг друга, а крыши – отражения небес, дабы каждый зрел Бога. Иди, мой друг, врата открыты.

Две синьоры

Всяк сорвет яблоко и вкусит его,

Но один скривится от кислоты,

А другой насладится сладким нектаром.

Донна Пиа, вспотевшая и раздраженная, с трудом отпихнув тяжелую створку кафедральной двери, выставила, наконец, необъятных размеров тело на «подиум» главного портала собора, и свежий, напоенный соленой влагой Альборана ветер не без удовольствия нырнул в ее бездонное декольте. Донна глубоко вдохнула, выгоняя проказника обратно широким сандаловым веером, и, поправив прилипшую ко лбу прядь, перекрестилась.

Сегодняшняя служба далась нелегко: епископ затянул с проповедью, к слову сказать, о грехе прелюбодеяния, отчего краснел не к месту и беспрестанно спотыкался, с трудом подбирая выражения и старательно пряча глаза от паствы, состоявшей в основном из женщин. Почтенные (в смысле возраста) синьоры да и юные сеньориты к неловкости положения проповедника относились с пониманием и держали себя в руках, стараясь не хихикать, не улыбаться и, вообще, не выказывать и малейшей своей осведомленности по обсуждаемой теме. Священник же, дрожащим голосом декламируя взгляды католической церкви на подобное грехопадение человека и ужасающие его --">