Екатерина Домбровская-Кожухова - Воздыхание окованных. Русская сага

непосредственного духовного преемства, которое сохранялось в старчестве, рожденном в свою очередь от апостольства, а то — от Самого Господа Иисуса Христа, рекшего апостолам: «Якоже посла мя отец, и аз посылаю вы. И сие рек, дуну, и глагола им: примите Дух Свят».

Ученики старцев всегда мечтали унаследовать «молитву старца», понимая под этим выражением некое сокровенно-таинственное средоточие благодатной молитвенной силы и духовной связи своего наставника с Богом, которая могла быть передана (или перелита) в ученика и усвоена им ради сохранения непрерывности духовной традиции. Символом этой связи была милоть святого пророка Илии, переданная своему духовному сыну — будущему пророку Елисею при чудесном восхождении Илии на огненной колеснице на небо.

Отзвуком сакральной тайны преемства было и часто встречающееся в «духовных» (завещательных грамотах) русских князей выражение «от свечи к свече». Завещанное наследство передавалось как огонь, который нельзя было погашать и заново разжигать на новом витке жизни, потому что это был тот огонь, в котором хранилась нечто не подлежащее обновлению, но только благоговейному охранению (не потому ли благочестивые русские люди так любили донести после Утрени Великой Пятницы (Служба 12 Евангелий) горящую свечу в свои дома, чтобы освятить этим Евангельским духовным огнем свои жилища, свою бренную, но не бесполезную жизнь?).

Духовные законы всегда преломлялся в жизни обыденной, — это факт, и это тоже закон иерархического священия жизни, — от недосягаемых Божественных вершин до самого последнего и убогого уголка, где дышит дух, где нередко об этом освящении мало что понимают, но зато несомненно его чувствуют, пока это чувство погружено в веру и любовь. Когда же вера оскудевает от высыхания любви и милости, обряд хранят лишь как обряд, как пустую форму, но, быть может, стенки этой пустой формы все еще хранят тонкое благоухание жившего в ней когда-то Духа?

* * *

Бабушка моя была последней и единственной хранительницей огня нашей родовой памяти, хотя кое-кто еще из немногочисленной старинной родни еще жил в ее годы. Но семейное первенство или даже главенство хоть и негласно, но единодушно было отдано бабушке. Память у нее была изумительная — острая, подробная, необычайно ёмкая, да еще к тому же, как она сама признавалась, невероятно обострившаяся к старости. Бабушка последние пятнадцать лет жизни страдала тяжелой болезнью сердца, но чудесным образом этот тяжелый недуг, приковавший ее на годы к замкнутой в четырех стенах жизни, совсем не коснулся ее чудесной памяти, ее сердца душевного до самых последних дней жизни. В этом была какая-то тайна: Господь сохранил бабушке память, сберегавшую не только множество сведений обо всех, кто был в семейном помяннике, а он был совсем не мал, но и живые оттенки давно уже отзвучавших событий и чувств, и подробностей. А передать ей эту память, отдать на хранение было больше некому, кроме как мне. И я иногда думаю: может и я-то получила билет в этот мир, чтобы для чего-то (для чего?) воспринять от бабушки то, что знала и помнила она, хотя ни она, ни я не могли себе представить, в какую даль отодвинется очень скоро все то, что при жизни бабушки казалось еще таким близким, понятным, родным и вечным.

…Это был ее собственный мир, к которому она сама безраздельно принадлежала, который она успела вобрать в себя и напитаться им к своему тридцатилетию, когда в 1917 году тот мир рухнул. И вот еще через три десятка лет появился, наконец, благодарный слушатель, близкий маленький человек, с которым она могла, не таясь, как пушкинский Пимен на старости лет «сызнова пожить» и заново прожить уже давно прожитое.

Не могу сказать с определенностью, от бабушки ли мне передалось это мистическое сердечное притяжение к прошлому, к давно ушедшим людям, или это изначально было присуще именно моему строю души, приложенному к моему от Бога жизненному заданию, но склоняюсь к компромиссу: у бабушки была живая любовь и печалование об ушедшем, а у меня — пригодная для впитывания этих чувств почва. Хотя надо заметить, что бабушка была при всем при том аристократически сдержанным, и весьма прикровенным, замкнутым по характеру и, конечно, воспитанию человеком. Но разве от дитя что-нибудь скроешь? Очень хорошо помню, много лучше слов помню свои ощущения от наших с бабушкой собеседований, потому что, несомненно, слышала я и чувствовала не только то, что бабушка --">