Люсьен Реньё - Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века

менее продолжил свой путь и пришел в церковь, где узнал, что встретившийся ему на дороге старец и был тем самым аввой Моисеем^[1].

Как мы видим, не так‑то легко распознать Отцов пустыни^[2] и начать с ними разговор. Более сорока лет назад, будучи еще молодым монахом, с воодушевлением и неосмотрительностью я открыл для себя этих странных и таинственных людей. Но, к счастью, мне удалось найти себе великолепного наставника, которым оказался отец Ириней Осер. По совету этого выдающегося историка восточнохристианской духовной традиции я в разных местах стал изучать изречения Отцов и собирать их все, так же, как коллекционируют редкие марки или драгоценности. Ибо эти жемчужины, пришедшие к нам из Египта, оказапись рассеяны в многочисленных рукописных сборниках или изданиях на греческом, коптском, латинском, сирийском, арабском, армянском, грузинском и даже славянском языках. Сквозь это собрание, насчитывающее около трех тысяч рассказов, неторопливо собранных и переведенных мной на французский, подобно пазлам, постепенно открывающим нам задуманную картину, передо мной наконец во всей своей цельности и бесконечном разнообразии зримо предстал мир Отцов пустыни. Двухлетнее пребывание в Египте и контакты с современными коптскими монахами позволили мне лучше понять многие тонкости и аспекты жизни их предшественников IV века. Именно эту картину я попытался восстановить на страницах данной книги и представить ее на суд читателя.

Читатель, который знаком с Отцами пустыни только по произведениям Флобера, Анатоля Франса или других писателей Нового времени, возможно, будет удивлен тем, что откроет их для себя немного по–новому. На самом деле, нет какого‑то одного «типа» Отца–пустынника. Каждый из них — это особая личность, ибо для того, чтобы навечно отправиться в безжизненную пустыню, нужно было иметь немалое мужество. Однако довольно быстро условия уединенной жизни выработали свои обычаи и традиции, которые и стали регулировать этот столь необычный образ жизни. Я попытаюсь показать эти константы, сохранив — насколько это возможно — индивидуальные черты каждого из действующих лиц.

Наконец, чтобы окончательно установить контуры нашей картины, я должен уточнить, что я понимаю под выражением «Отцы пустыни». Я понимаю его не в том широком смысле, который в него повсеместно вкладывают, но в том узком значении, в каком его понимали изначально^[3]. В конце IV века так именовали самых знаменитых отшельников, которые, покинув плодородные и населенные районы Нильской долины, ушли вглубь пустыни. Очень скоро некоторые из них благодаря своей святости стали особенно заметны и начали притягивать к себе множество учеников и подражателей, которые, селившись по соседству, рассматривали их как своих «отцов». До этого времени христиане, в том числе аскеты и монахи, признавали «отцами» исключительно епископов. «Епископы — отцы наши, которые наставляют нас по Писаниям», — говорил Пахомий Великий. Но постепенно в сообществах пустынников, удаленных от общин верующих мирян, возникали новые духовые отношения, связанные не с официальными и иерархическими отношениями в Церкви, но с особыми дарами мудрости и слова. Новичок, приходящий в пустыню, проходил школу под руководством старца, которого он называл своим «аввой», то есть своим духовным отцом. И вполне естественно то, что христиане именовали «Отцами пустыни» тех старцев, которые наставляли других отшельников. Мы находим это выражение в текстах начала V века, а век спустя — у монахов Иудейской пустыни — оно также обозначало старцев из пустынь Нижнего Египта, хорошо уже известных в Палестине благодаря сборникам апофтегм. В Верхнем Египте Пахомий Великий, основатель общежительного монашества, и его преемники также будут названы «отцами», но не «Отцами пустыни», ибо их общины располагались не в глубине пустыни, а вблизи поселков, находящихся в долине Нила.

Основной источник, которым я намерен пользоваться, — это конечно же слова самих «отцов» — их изречения, или, если точнее, апофтегмы. Этот термин, собственно говоря, единственный, который верно отражает характер самих текстов. Это не слова, растворившиеся в воздухе, но и не письменные наставления. Это не красивые истории, но изречения, первоначально сказанные в определенных обстоятельствах с целью научить. Они теснейшим образом связаны с жизнью отшельников в пустыне. Это — фрагменты жизни, --">