Александр Александрович Осипов - Откровенный разговор с верующими и неверующими

Но для молодого студента тех лет аргумент Бердяева казался сильным. По окончании университета я написал диссертацию, и мне была присвоена степень магистра богословия.

Еще в 1932 году я с группой других студентов порвал с РСХД, руководитель которого в Прибалтике И. А. Лаговский начал активно проводить антисоветскую политику и вербовать среди членов боевиков и политпропагандистов. Быть врагом своей родины я не хотел. Меня оставили при университете в аспирантуре.

Моя работа при университете продолжалась полтора года. В этот же период и было положено начало моему постепенному отходу от веры. Занимаясь изучением Библии, я прежде всего столкнулся с проблемой так называемой богодухновенности Библии. Студенты ленинградских духовных школ, думается, вспомнят, как часто я говорил на лекциях и уроках: "По учению православной церкви" или: "Православное богословие считает". Это я делал в каждом случае, когда внутренне не мог согласиться с тем учением, которое, как профессор православной школы, обязан был раскрывать и освещать учащимся. И вот именно тогда еще я, самостоятельно занимаясь проблемами библеистики, увидел из доводов и открытий подлинной науки, что Библия составлялась постепенно, развивалась в процессе исторической жизни еврейского народа век за веком, что отдельные книги ее принадлежат совсем не тем авторам, которым их приписывает традиция. Я увидел, что в Библии, - несомненно, нужном для исторической науки памятнике древней письменности, - сложно переплетаются мифы и сказки Древнего Востока, летописные и фольклорные предания, образы древней литературы и поэзии, магические заговоры эпохи человеческой дикости - словом, что она не имеет ничего общего с откровением бога на земле.

Начавшийся в Эстонии в 1936 году расцвет национализма вынудил меня покинуть университет. Я получил русский приход в Таллине, преподавал на русских частных богословских курсах, продолжал писать и печататься, но в моей душе жила глубокая неудовлетворенность.

А затем началась Великая Отечественная война. Год в Советской Армии, демобилизация и работа священником в Перми. В конце войны меня перевели в освобожденный Таллин. В 1946 году я узнал о готовящемся открытии Ленинградской духовной академии. Осенью я уже был в Ленинграде, чтобы начать работать профессором кафедры священного писания Ветхого завета. На меня возложили еще должность инспектора (проректора) академии.

Инспекторствовал я три года и год был "врио" ректора. Я навидался косности, ограниченности, тупости кастового духовенства и хотел воспитывать новых будущих служителей церкви всесторонне развитыми, далекими от суеверного фанатизма, наставниками в доброй активной жизни и здоровой нравственности. При мне воспитанники ходили в театры, устраивались постоянные киносеансы, поощрялось чтение художественной литературы, проводились лекции по общеобразовательным и политическим вопросам, вечера вопросов и ответов.

Результатом были крупные неприятности: я-де веду слишком светскую линию, мало внимания отдаю постам и бдениям... Надо, чтобы воспитанники жили, по существу, одной святоотеческой литературой и были вместе с пресловутыми "святыми отцами" людьми, стоящими на уровне культурного и научного развития первых пяти веков нашей эры. Я подал в отставку с поста инспектора.

Я не отметил, что по возвращении в освобожденный Таллин я не нашел свою семью. Запуганная фашистской пропагандой и получив ложные сведения о моей смерти, моя жена с двумя дочерьми выехала в Германию. Позже я узнал, что она развелась со мной и, выйдя замуж, увезла моих детей за океан. В 1951 году я вступил во второй брак. Мне пришлось за это испытать немало упреков от фанатиков. Находились церковные руководители, которые всерьез мне говорили: "К чему вам брак, живите, с кем хотите. Вы же не старик. Это вам простят, только бы все было без шума. Но канонов не нарушайте..." Я же хотел и в личной жизни быть честным человеком... Это, по-видимому, понял и патриарх. Я подал прошение о снятии с меня сана. Но, увы, и это не избавило меня от рясы. Патриарх, не желая подавать другим примера к снятию сана, предпочел оставить меня в академии профессором и "под вечным запрещением в священнослужении", но с ношением рясы. На лекциях я должен был продолжать носить это ярмо отсталости и регресса.

Между тем я пережил еще один этап своего развития. В 1948-1949 и 1949-1950 учебных годах я, помимо своего предмета, взялся читать маленький --">