Мелани Челленджер - Мы - животные. Новая история человечества

внезапных порывов и
личных историй мы мечтаем и предвкушаем. Человеческий ум – это
удивительное природное явление. Но в то же время наш тип
интеллекта – в том числе обладание субъективным самосознанием –
дает нам намного больше, чем насыщенная переживаниями жизнь. Он
дает нам ту гибкость поведения, которой не было бы без него,
особенно по отношению друг к другу.
Неудивительно, что большую часть истории мы провели, утверждая,
что человеческий опыт обладает значимостью и ценностью, которая
отсутствует в суровой жизни других животных. Конечно же, в нас есть
нечто такое, что невозможно свести к обычному животному
поведению. Кое-кто может сказать, что если нас лишить культуры, то
мы станем больше похожи на других живых существ, населяющих
Землю, полагаясь на ум и тело, чтобы добыть необходимую для
выживания энергию. Многие произведения искусства намеревались
преподать этот урок, заигрывая с воображением и показывая человека,
отданного на милость сил природы. Но даже учитывая все это, мы
понимаем: у личности есть возможность к осознанию, что для жизни в
нашей Солнечной системе, насколько мы знаем, является уникальным.
И вот что мы имеем. Восхитительную странность: мы так явно похожи
на все, что нас окружает, и при этом заметно отличаемся.
Мы – мифическое создание, которое наши предки когда-то рисовали
на скалах – териантроп[3]: наполовину животное, наполовину бог.
У нас есть тело животного – та часть, что стареет и истекает кровью,
и есть исключительная часть, которая, похоже, берет начало в нашем
интеллекте и самосознании – наш дух. Как писал Джордж Катеб, мы
«единственное животное, которое больше, чем животное,
единственный вид, который частично неестественен». Эта идея
находит подтверждение всюду. Мы – животные, когда мы
прижимаемся друг к другу и когда наши окровавленные младенцы
выходят из женского нутра, но не когда мы приносим клятвы. Мы –
животные, когда вгрызаемся в плоть нашей пищи, но не на рабочем
месте. Мы – животные, когда лежим на операционном столе, но не

когда говорим о правосудии. Нам говорят, что этот раскол в
человеческом состоянии не только спас нас от бессмысленной жизни,
свойственной другим существам, но и сформировал основу мира, в
котором мы живем. Он вознес нас на самую высокую позицию в
иерархии жизни. Из-за него у нас создалось впечатление, что
человеческий мир богат, а животный мир – его бледная тень. И он
привел нас к такому мировоззрению, где наше процветание – это
важнейшее благо.
Конечно, вполне можно верить, что люди – это животные, не
имеющие какого-то особенного происхождения или смысла, либо даже
особо опасные животные, без которых мир был бы лучше. Однако
люди редко ведут себя, полагаясь лишь на собственные взгляды: они
обычно живут, исходя из понятий и правил поведения человеческого
мира, какими бы плохими или хорошими они им ни казались.
Возможно, на этом и следовало бы закончить. Но беспокойство
никуда не исчезает. Многие из наиболее часто встречающихся наших
убеждений происходят из глубинного неприятия того факта, что мы –
органические существа. Нам некомфортно осознавать фактические
доказательства животной жизни. Животные страдают и умирают по
воле случая. Быть существом, связанным со всем – от дуба до
медузы, – означает, что твоей жизни сопутствуют такие опасности, как
патогены, травмы, изменения в психике и – чисто человеческое –
нравственные метания. Все, что мы любим и ценим, должно быть
вырвано из дикого природного ландшафта. Это одновременно пугает и
смущает. С этой точки зрения быть животным – стыдно. Но что еще
хуже – это опасно.
Однако история внушила нам надежду, что мы отличаемся от
прочего населяющего Землю сброда. То, чем мы являемся на самом
деле, спасет нас от судьбы животных. И если удел животных –
страдать и погибать, то у нас есть дар спасения, будь то в раю, в
светлом будущем или превратившись в бессмертного робота. Мы
можем быть чем-то большим, чем наши биологические тела или даже
наша органическая природа. Самое важное в нас каким-то образом
защищено от влияния сил природы, над которыми, как мы опасаемся, у
нас нет власти. Впрочем, это создает странную амнезию. Убеждая
себя, что существует реальная и радикальная разделительная черта

между нами и всеми прочими организмами, мы кажемся
неразрешимой --">