Вячеслав Леонидович Глазычев - Глубинная Россия: 2000 - 2002

колхозникам выдали паспорта, так что Маленков был вполне уместен, но было непонятно, как уцелело контрреволюционное изображение. Впрочем, людей в деревне было явно маловато. За шатким плетнем пространство условной улицы было залито жидкой глиной цвета какао, с дымчатыми разводами. Как там жили люди, было решительно непонятно.

После третьего курса мы строили кирпичные коттеджи в Ельнинском районе Смоленской области. Строили на краю огромного льняного поля над речкой, которая этим нашим строительством была обречена на погибель. Лен был низкорослый, пригодный исключительно на масло, но маслобойка в Ельне не работала. Найти металл для оконных перемычек было невозможно, но мы обнаружили выход, распилив рельсы узкоколейки, оставшейся после немцев. Год был 1960-ый, от начала «оттепели» четвёртый, и тем более странно было обнаружить там такую глубокую нищету, какой москвич, снабжавшийся по т. н. первой категории, представить себе не мог. На местных огородах не было ничего, кроме картошки и лука — даже свеклу удавалось обнаружить с большим трудом. Впрочем, молоком с колхозной фермы нас снабжали изрядно, и хлеб тоже был. Наличных денег у колхозников не было, так как рассчитывались с ними исключительно «палочками» в ведомости, однако же налоги казне следовало выплачивать рублями. Наши мизерные стипендии в этих местах казались огромными деньгами, и бидон самогона с нашим приездом подорожал на местном рынке в два раза. Как раз минуло полгода с того момента, когда в рамках упорной реализации идеи агрогородов, обложили налогом каждую яблоню, так что плодовым садам России пришел конец — яблоневые стволы валялись у плетней повсюду.

Через год пожил неделю у няни своего младенчества в Тульской области, рядом с Новомосковском. Няня считалась инвалидом (справка об инвалидности обходилась недешево), в колхозе не работала и потому все время проводила на огороде и с птицей. Ее муж сумел занять выгодную позицию возчика, что давало толику личной свободы и возможность использовать подводу для собственных нужд и в качестве ценной услуги. Это было тем более важно, что самовольно косить траву было запрещено даже на лесных полянах: создание агрогородов решили начать с изничтожения скотины на подворьях, так что косили по ночам, и главным делом было вывезти свежее сено до наступления утра.

Наконец-то моим «буржуям» удалось осуществить давнюю мечту о мотоцикле с коляской. Во-первых, надо было накопить для этого денег, что предполагало немалый объем продажи на рынке. Во-вторых, следовало попасть в список очередников, ибо в свободной продаже серьёзных мотоциклов не было. В-третьих, законное место в этом списке надлежало оправдать обязательными поставками шерсти, яиц и сливочного масла. Яиц в хозяйстве хватало с избытком, шерсть тоже была, но вот масло пришлось покупать в соседней области в магазине (в дурном сне не придумаешь, что тогда творилось со статистикой сельскохозяйственного производства!). Как раз той осенью в булочных Москвы вместо привычного хлеба стали торговать чем-то зеленоватым, с добавкой гороха, немедленно пересыхавшим и малосъедобным. К зиме подошли транспорты с американским зерном (о чем ходили только глухие слухи), и хлеб появился снова.

Я не принимаю в расчет туристические поездки по городам, поскольку не было ни оснований, ни возможности выйти за рамки более ли менее серьёзного знакомства с памятниками архитектуры и музеями. Жизнь людей оставалась за этими рамками, а так как газетные статьи никто всерьёзне воспринимал, телевизора у меня вообще не было за полной бессмысленностью этого прибора, то я гораздо лучше знал перипетии распада американского фермерского хозяйства или новые способы уничтожения джунглей Амазонки, чем жизнь российской глубинки. Когда стала появляться «деревенская» проза, она, разумеется, прочитывалась разом с другими публикациями в «Новом Мире», но при всей ее эмоциональной напряженности эта проза была мало информативна. Как-то журнал «Литературное обозрение» заказал мне материал о городской теме в советской литературе. Взявшись за дело с азартом и пересмотрев сплошь «толстые» журналы, я быстро обнаружил, что, строго говоря, городские сюжеты завершились в довоенное время, когда в моде была индустриализация, тогда как за два десятилетия между 1964 и 1984 годами мне удалось обнаружить только две повести, действие которых развертывалось в городе. До появления хлестких --">