Андрей Николаевич Соболев - Славянские pluralia tantum. Проблема дефектной парадигмы

pluralia tantum). Прежде всего бросается в глаза тот факт, что в языках мира pluralia tantum часто представлены в ограниченном числе лексико-семантических групп (это, например, обозначения одежды, инструментов, средств передвижения, совокупностей чего‑л., веществ, материалов, отрезков времени, праздников и др.). Как утверждается в авторитетном справочнике «Morphologie: Ein internationales Handbuch zur Flexion und Wortbildung» (2000): «In principle, all properties are susceptible to defectivity, bur certain types are particularly frequent within individual languages and cross-linguistically. Often, most of the lexical items which exhibit a given type of defectivity (e. g. nouns without singular forms) fall into a fairly small number of semantic categories. Typically, their lexical meaning conflict with the morphosyntactic property in question…» [Karlsson 2000: 647, 648—649]^[1]. Аналогичным образом на обусловленность парадигматической дефектности семантикой указывает и Г. Корбетт: «The noun scissors is not a haphazard exception. It is an example of what Quirk et al. call ‘summation plurals’, which ‘denote tools, instruments, and articles of dress consisting of two equal parts which are joined together’» [Corbett 2000: 175]. И русская Академическая грамматика, в полном согласии с лингвистической традицией, также обращает внимание на принадлежность pluralia tantum к определенным лексико-семантическим группам и открывает их список названиями предметов: «обычно состоящих из двух или нескольких частей, а также содержащих две или более одинаковые части (сложные предметы): брюки, весы, вилы, ворота, грабли, гусли, дровни, дрожки, кальсоны, кандалы, качели, клещи, козлы, куранты, кусачки, латы, мостки, нары, ножницы, ножны, носилки, очки, панталоны, перила, плавки, плоскогубцы, подмостки, полати, помочи, путы, пяльцы, рейтузы, розвальни, салазки, сани, соты, счеты, тиски, трусики, узы, хоромы, часы, четки, шаровары, шахматы, шорты, штаны, щипцы» [РГ 1980: 473]. Но действительно ли факт широкой распространенности в языках мира именно данных лексико-семантических групп pluralia tantum указывает в направлении семантической мотивированности данного случая дефектности? Является ли это частным случаем более общего правила: «Category-based defectivity is not random»? Действительно ли здесь действуют какие-то общие закономерности, отсылка к которым позволяла бы в грамматическом описании отказаться от простого перечисления отсутствующих форм?

Однозначно положительный ответ на этот вопрос дает А. Вежбицкая, восстающая против, как она считает, «Блумфельдовской догмы» о семантической немотивированности формальных классов слов. Основной ее тезис заключается, напротив, в том, что «form classes are semantically motivated, and that differences in grammatical behaviour reflect iconically differences in meaning» [Wierzbicka 1985: 313]. Иконичность^[2] данного сектора грамматики «доказывается» Вежбицкой с помощью аргументов вроде того, что горошины или макаронины во внеязыковой действительности значительно превосходят своим размером зернышки риса или частички муки, а посему и английские лексемы peas и noodles множественного числа, а rice и flour — единственного; привлекаются и аргументы вроде того, что оливки и редиска поедаются обычно единично, головками, чего не имеет места в случае с чесноком, и именно поэтому английские лексемы radishes, olives противостоят своими числовыми формами лексеме garlic. Тот факт, что концептуализация различных веществ часто индивидуальна в языках мира, не останавливает автора от утверждения, что им обнаружены общие закономерности: «…the general iconic principle is clear: other things being equal, stuffs consisting of bigger, more conspicuous individual entities are more likely to be viewed as ‘multiplicities’ and designated by plural nouns then stuffs consisting of smaller, less conspicuous entities» [Wierzbicka 1985: 313—314]. Более того, согласно этой концепции, помимо размера и навыков обращения с предметами реального мира грамматика иконически отображает также делимость, считаемость и интерес, проявляемый людьми к этим предметам^[3].

Иконичность грамматической формы и значения в случае pluralia tantum, обозначающих парные предметы (англ. scissors, trousers, pants or goggles), кажется А. Вежбицкой на этом фоне «особенно очевидной»: «The nouns included in this class designate objects which have two identical parts fulfilling the same function within the whole. These parts are partly separated from one another so that they can be almost thought of as separate parts; since, however, the two semi-separate parts are joined together, and since their being joined is essential to the function performed by the dual object (separated, the two parts of a pair of scissors or a pair of trousers are pretty useless), the two semi-separate parts are not really thought of as two separate objects» [Wierzbicka 1985: 322, также 323—324]. Именно поэтому числовая координация с глаголом, «отражая внутреннюю сложность объекта», выраженного таким существительным, последовательно имеет место во мн. ч. (англ. The trousers were/*was torn), а «соответствующая форма ед. ч. не существует» (англ. *One trouser was torn), и даже более того — строжайше запрещена (англ. *a trouser, *a scissor).

Итак, с одной --">