Джули Куртис - Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

антифашистский конгресс, прошедший в 1935 году в Париже, – мероприятие, полное агрессивной просоветской пропаганды.

С другой стороны, хотя некоторые из его друзей, в том числе неоднозначно оцениваемый К. А. Федин, открыто пытались уговорить его вернуться и он даже встретился со многими из тех, кого, в свою очередь, убедили это сделать, он сопротивлялся их уговорам. Конечно, он никогда не стал бы разделять монархические симпатии белых эмигрантов первого поколения; но он также не мог пропагандировать советский режим, как делали многие его знакомые. Его откровенная переписка с друзьями, жившими за пределами СССР, отражает его растущее беспокойство по поводу развития событий на родине, будущее направление которых он смог провидчески предсказать. Большое количество документального материала в форме переписки и дневников, найденных в архивах в постсоветский период, дает нам возможность составить очень подробный портрет человека, сумевшего с большим мастерством лавировать между политическими ловушками и неопределенностью как во Франции, так и в Советской России. В этих документах Замятин всегда искренен, остроумен и информирован.

На известность Замятина за рубежом в значительной степени повлияла антиутопия «Мы», законченная в 1919–1920 годах. В далеком будущем коллективное восторжествовало над индивидуальным: Единое Государство навязало одинаковые нормы всем гражданам, стало регулировать их жизнь с помощью научных и математических предписаний и потребовало полной политической лояльности. И если Олдос Хаксли отрицал, что прочитал «Мы» до того, как написал «О дивный новый мир» в 1931 году, то Джордж Оруэлл с готовностью признавал, что чтение романа Замятина помогло сформировать его собственные идеи для романа «1984», опубликованного в 1949 году (при этом он ставил Замятина намного выше Хаксли). После своей смерти в 1937 году Замятин, казалось, был обречен на забвение на Западе. Одновременно его вычеркнули из истории литературы в России. В тот момент на развитие событий сильно повлиял Оруэлл, который вместе с профессором Г. П. Струве озаботился репутацией Замятина после Второй мировой войны.

Роман «Мы» был переведен на английский и французский еще в 1920-х годах, но в 1952 году его полный текст наконец-то впервые появился на языке оригинала – русском. Он был опубликован в эмигрантском издательстве в Нью-Йорке. Как и «Мастер и Маргарита» Булгакова, роман Замятина достиг русскоязычного читателя (хотя в его случае это были только эмигранты) спустя четверть века после того, как был написан. Пройдет шестьдесят пять лет и даже чуть больше, прежде чем он наконец станет доступным для русских читателей на родине – это случится в самом конце советской эпохи. Лишь в наши дни роман «Мы» был признан в России основополагающим текстом, предупреждающим о политических и технологических опасностях наступающего века. В двадцать первом веке работы писателя обрели свой заслуженный статус и были с энтузиазмом включены в список обязательных книг для чтения в российских школах и университетах. Так Замятин обрел свое место в ряду классиков русской литературы. Он выполнил свое собственное пророчество, в котором говорил о том, что «у русской литературы одно только будущее: ее прошлое» («Я боюсь», 1921).

Глава первая Из Лебедяни в Санкт-Петербург (1884–1906)

Ну, что же? Я – свободен. Далеко позади безмолвные, томительные стены, железный звон замка, кусочек голубого неба, изрезанный безжалостно решеткою суровой, товарищей угрюмые, измученные лица, немые, серые, холодные, как камень, дни… Все потонуло в той пучине, что зовется прошлым. Свободен я. И вместо сводов небо надо мной раскинулось весеннее, лазурное, и ласковый, и теплый шопот ветра – вместо молчанья каменного стен. Не вижу я Борьбы, с ее жестоким, гордым, страданьем искаженным лицом. Бороться не умеют здесь. <…> Дешевенькое, маленькое счастье кругом: в болоте мягком и удобном мирно дремлют люди. <…> Я уже начинаю понемногу заниматься. Музыка почему-то не привлекает меня, как всегда, пение – тоже. Сижу один с своими книгами, с своими… фантазиями. Мои фантазии? Вы думаете, они пройдут? Как они пройдут, если я не хочу, чтобы они проходили, если, верней, я не могу, не в силах хотеть этого? Как может вылечиться больной, если он не хочет лечиться, принимать лекарств? Да разве нужно лечиться?^[3]

Автором этих слов был молодой, двадцатидвухлетний человек, --">