Борис Николаевич Тихомиров - Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

получая лишь легкое тональное выделение. Обновленные фасады в 1860–1870-е гг. воспринимаются почти как монохромные. Таким увидел Зимний дворец Достоевский, вернувшийся в Петербург в самом конце 1859 г. после десяти лет сибирской каторги и солдатчины.

Если барочные, пышные формы Зимнего дворца определяют облик северной части Дворцовой площади, то противоположная южная ее часть выдержана в строгом стиле александровского ампира. Еще при планировке в 1760-е гг. она получила полуциркульное очертание. Но до конца 1810-х гг. площадь с этой стороны была застроена отдельными частными домами и не производила сколь-нибудь цельного эстетического впечатления. Лишь когда в 1820-е гг. по проекту Карла Росси вместо всех прежних построек на южной стороне было воздвигнуто единое уникальное по своим архитектурным достоинствам монументальное здание Главного штаба, контрастирующее своими формами с фасадами расположенного напротив Зимнего дворца, но не противоречащее, а гармонично их дополняющее, возник удивительный ансамбль современной Дворцовой площади — признанный мировой шедевр градостроительного искусства. Постройка Главного штаба была завершена в 1829 г. созданием Триумфальной арки, ведущей на Невский проспект, которая соединила оба крыла здания, заключающих площадь в широкий полукруг. Увенчивающая арку колесница Победы, влекомая шестеркой запряженных в нее коней, и находящаяся в ней фигура крылатой Славы (скульптурный шедевр работы С. С. Пименова и В. И. Демут-Малиновского) — напоминание о том, что создание Карла Росси явилось памятником подвигу русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Через пять лет после завершения постройки Главного штаба (и за три года до появления Достоевского в Северной столице) в центре Дворцовой площади был воздвигнут еще один памятник; посвященный тем же историческим событиям, — Александровская колонна в честь деяний императора и полководца Александра I, предводительствовавшего русскими войсками, вошедшими в 1813 г. в Париж. Высота колонны вместе с пьедесталом и увенчивающей монумент фигурой Ангела, попирающего крестом змея, сорок семь с половиной метров. Это больше, чем высота Вандомской колонны, воздвигнутой в Париже в 1810 г. в честь императора Наполеона. Созданная по проекту французского архитектора Огюста Монферрана Александровская колонна стала доминантой Дворцовой площади и завершила сложение ее ансамбля.

Сегодня, стоя на Дворцовой площади и глядя на Александровскую колонну, мы часто повторяем строчки из пушкинского «Памятника», который, как помнят все со школьной скамьи, своею «главою непокорной» вознесся выше «Александрийского столпа». Ничтоже сумняшеся, мы ассоциируем пушкинский «Александрийский столп» — одно из семи чудес света древнего мира — с Александровской колонной перед Зимним дворцом в Петербурге. Поэт и власть, бесспорно, одна из важнейший коллизий творчества А. С. Пушкина. Однако такое прямолинейное отождествление, в силу которого и монумент на Дворцовой площади нередко именуют «Александрийским столпом»^[3], представляется несколько поспешным.

Кстати, отметим, что бесконечно любивший Пушкина, знавший наизусть многие его творения, не однажды читавший их на литературных вечерах (в том числе на торжествах в Москве в 1880 г. по случаю открытия памятника поэту на Тверском бульваре), Достоевский нигде не цитировал, тем более никогда не декламировал с эстрады его «Памятник». Причем можно сказать вполне утвердительно, что, когда он впервые смотрел на воздвигнутый Монферраном обелиск, строчки из «Памятника» отнюдь не всплывали в его поэтической памяти. Не всплывали хотя бы уже потому, что стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» в конце 1830-х гг. еще не было ему известно. Оно впервые по рукописи, обнаруженной после смерти Пушкина среди его бумаг, было напечатано лишь в 1841 г., в 9-м томе первого посмертного издания Сочинений поэта, его душеприказчиком Василием Андреевичем Жуковским. Причем и после того, как «Памятник» появился в печати, указанная ассоциация с Александровской колонной отнюдь не возникала ни у Достоевского, ни у кого-либо другого из его современников, поскольку Жуковский опубликовал пушкинский стихотворный шедевр в собственной редакции, в частности заменив Александрийский столп — Наполеоновым… При жизни Достоевского именно так эта строчка и печаталась во всех изданиях поэта.^[4]

--">