Георг Лукач - Интеллектуальный облик литературного героя

характеристика, в которой недостает мировоззрения изображаемого человека, неполноценна. Мировоззрение, это — высшая форма сознания.; следовательно, если писатель его проглядел, он тем са- […]

воззрение является глубоко личным переживанием отдельного человека, в высшей степени характерным выражением его внутренней сущности, и в то же время оно отражает в той или иной мере общие проблемы эпохи.

В связи с вопросом об интеллектуальном облике героя могут возникнуть некоторые недоразумения. Для хорошо разработанного интеллектуального портрета не всегда обязательно, чтобы взгляды героя были правильны, чтобы в его мировоззрении действительность отражалась вполне адекватно. Толстой — один из величайших художников и лучших мастеров характеристики. Но возьмем, например, его Константина Левина. В чем он прав? В сущности говоря — ни в чем. Толстой изображает неправоту своего любимца с безжалостной правдивостью. Напомню о спорах Левина с братом или с Облонcким. B них Толстой изображает с величайшим искусством умственные блуждании Левина, его скачкообразную манеру мыслить, его кризисы и переходы от одной крайности к другой. Но как раз в этих непрестанных и резких изменениях взглядов открывается единство интеллектуального облика Левина: его особенный подход к различным, иногда противоположным точкам зрения. Какой бы неожиданный оборот, ни принимали его мысли, характер мышления остается все тем же, лично ему, Константину Левину, присущим. Притом это индивидуальное единство не заставляет образ, созданный Толстым, застревать в области чисто личного: именно в своей индивидуальной форме, со всеми ее погрешностями, мировоззрение Левина становится, общезначительным.

Второе возможное недоразумение, это- представление о том, будто интерес к интеллектуальным особенностям человека делает образ его. в (литературном произведении абстрактным и рассудочным. Некоторые видят даже в подобной рассудочности особое преимущество. К такому взгляду приводит иногда вполне справедливая полемика против плоского натурализма.

Как-то, восставая против натуралистических банальностей, Андре Жид указал на "Митридата" Расина и в особенности на спор царя со своими сыновьями (о борьбе с Римом или капитуляции). Андре Жид говорит: "Конечно, ни один отец никогда не мог так разговаривать с сыновьями, и, несмотря на это (или именно поэтому), все отцы и все сыновья узнают себя в этой сцене". Если бы это рассужденье было правильным, то отвлеченность и рассудочность Расина или Шиллера были бы наилучшим творческим, принципом для выражения интеллектуального облика людей. По нашему мнению, это не соответствует действительному положению вещей. Достаточно сравнить персонажи Расина с героями шекспировских драм, например с Брутом и Кассием, мировоззрения которых противоположны. Достаточно сравнить столкновения шиллеровского Валленштенка, Октавия и Макса Пикколомины с противоречиями между Эгмонтом и принцем Оранским у Гете. Надо думать, никто не усомнится, в том, что у Шекспира и Гете не только жизненность образов ярче, но и контуры интеллектуальной физиономии героев много определеннее и яснее. Почему-это не трудно понять. Связь между мировоззрением и личной жизнью людей у Расина и Шиллера гораздо проще, прямолинейнее, неподвижнее, чем у Шекспира или Гете.

Андре Жид совершенно, прав, когда возражает против банальной и плоской "натуральности" и выступает в защиту литературы, стремящейся к более глубоким обобщениям. Однако у Расина и Шиллера "всеобщее" предстает слишком непосредственно; персонажи Шиллера-по выражению Маркса, — это просто "рупоры времени".

Возьмем сцену из "Митридата", где происходят раздоры между царем и его сыновьями, — сцену, так возвеличенную Жидом. На очень высоком риторическом уровне, в великолепно звучащих, утонченных и пересыпанных сентенциями трех больших речах взвешиваются доводы за и против того или иного отношения те Риму. Но к а к: возникли различные позиции из самой жизни каждого действующего лица, какие переживания, какие жизненные события наталкивают каждого на определенную аргументацию своего взгляда, — все это остается во тьме. Единственное личное столкновение, изображенное в этой пьесе, — любовь царя и обоих его сыновей к одной и той же женщине, — очень слабо, можно сказать, чисто внешне связано с тем спором, о котором говорит Жид.

--">