Григорий Борисович Юдин - Утилитаризм и коммунитаризм: два подхода к проблеме биотехнологического улучшения человека

будет построена следующим образом. Сначала мы восстановим принципы утилитаристского рассуждения и его биоконсервативной критики и покажем, каким образом антропологические предпосылки влияют на решение биоэтических проблем. Во второй части мы изложим основные принципы коммунитаристского подхода к биоэтическому анализу, опираясь на этику сообщества и этику добродетели. Далее мы покажем на примере регулирования допинга в спорте, каким образом коммунитаристский подход позволяет разрешать биоэтические противоречия и в чём состоит особенность его рекомендаций. Таким образом мы продемонстрируем, каким образом политическая философия и биоэтические исследования способны обогащать друг друга.

Утилитаризм и биоконсерватизм

Хотя термин «улучшение человека» указывает на создание новых возможностей человеческого тела с помощью технологий и кажется интуитивно понятным, его определение таит в себе немало трудностей и склоняет к выбору того или иного этического подхода. Ключевой вопрос состоит в том, что является точкой отсчёта, по отношению к которой мы говорим об улучшении человека. Как пишет С. Хольм, это может быть:

– некая объективно определённая норма человеческого существования (например, медицинская норма, которая восстанавливается с помощью терапии);

– текущее состояние человека, оцениваемое в соответствии с существующим в обществе консенсусом (например, представления о том, какой уровень работоспособности является для данного человека предельно возможным);

– текущее состояние человека, которое он оценивает сам [Holm 2016, 53].

Понятно, что в первом случае улучшением человека будет считаться любое технологическое воздействие, которое не просто терапевтически приводит его «в норму», но расширяет его возможности за пределы нормы. В последнем случае, наоборот, улучшением может считаться практически что угодно, поскольку человек всегда в некоторой степени стремится к большему, и каждый новый шаг в направлении развития его тела можно считать улучшением: если я накачал мышцы и поднял сегодня штангу, которая вчера была мне не под силу, я уже улучшил себя. Существует, впрочем, множество пограничных и неясных ситуаций, которые трудно классифицировать для любого подхода: считать ли, к примеру, улучшением человека мировой рекорд по бегу? А мировой рекорд по чистке зубов? Или по скорочтению?

Выбор наиболее субъективного подхода к определению улучшения открывает двери для радикальной аргументации в защиту технологий улучшения. В самом деле, если мы постоянно улучшаем себя, то вся человеческая история была историей сплошных улучшений, и было бы странно останавливать этот прогресс теперь, когда для него появились столь впечатляющие возможности. Напротив, если строго отличать терапию от улучшения, то с определённого момента улучшение начинает выходить за пределы природы человека и тем самым становится антигуманным в буквальном смысле слова. Именно в биоэтике сегодня разворачиваются споры о том, имеет ли смысл понятие «человеческой природы» и должно ли оно обладать нормативной силой. Двадцать лет назад радикальный аргумент против идеи человеческой природы выдвинул П. Слотердайк в своём эссе «Правила для человеческого зоопарка», где он призвал признать факт постоянной модификации человека и взять её под контроль [Слотердайк web]. Ответом Слотердайку стала работа Хабермаса, в которой он защищает антропологический эссенциализм и тем самым фактически восстанавливает различение между терапией и улучшением [Хабермас 2002].

Неудивительно, что крайне субъективистская позиция зачастую воспринимает логику утилитаристской этики при рассуждении об улучшении человека. Радикальный аргумент о возможности ограничения манипуляций человека с собственным телом и, шире, собственным благом, был сформулирован классиком утилитаристской мысли Дж. С. Миллем: «Никто не имеет права принуждать индивидуума что-либо делать, или что-либо не делать, на том основании, что от этого ему самому было бы лучше, или что от этого он сделался бы счастливее, или наконец, на том основании, что, по мнению других людей, поступить известным образом было бы благороднее и даже похвальнее» [Милль 2000, 622]. Это принцип запрета на причинение вреда самому себе. Можно было бы показать, что в действительности он сводится к невозможности причинения вреда себе, так как «объективной» категории вреда в --">