Дмитрий Николаевич Дашко , Александр Альбертович Самойлов - Эскадрон особого назначения

кишки.

Вержбицкий извергает из себя содержимое желудка, братья Лукашины еле сдерживаются, чтобы не последовать за ним. Я сам захожусь в лихорадочном кашле, лишь бы не стошнить. Сипло приказываю уходить.

В лагерь возвращаемся молча. Обсуждать произошедшее не тянет. Это в кино смерть часто стараются показать красиво, романтично и даже героически. В реальности… В реальности это грязь, кровь и отвращение. И чтобы отвлечься от них мыслями, надо подумать, как увеличить количество этой грязи и крови, нанеся врагу максимально возможный ущерб.

Подтягиваю свой «штаб»: Маннергейма, Вержбицкого, Бубнова, Лукашиных и Буденного с Жалдыриным. Предлагаю сделать так, чтобы полк до фронта не дошел, а в лучшем случае отправился на переформирование.

Вержбицкий смотрит на меня, как на умалишенного, да и во взгляде Маннергейма интерес мешается со скепсисом.

– Полсотни человек против целого полка? – озвучивает Вержбицкий свои сомнения.

– Они не ждут нападения. У нас четыре пулемета. Жаль, мало взрывчатки. На полк не хватит, да и рискуем остаться вовсе без нее.

Достаю карту и с карандашом в руках излагаю свой план.

– Хорошая идея, – скепсиса ни в голосе, ни во взгляде тролля-барона больше не чувствуется.

– Доверимся вашему опыту, Николай Михалыч, – несколько кисло соглашается Вержбицкий с моей идеей операции.

– Тогда немедленно выступаем, времени почти нет.

Лежим в засаде, ждем. Проселочная дорога тянется меж двух холмов примерно километра два, вдоль дороги по обоим склонам холма мы и замаскировались по две стрелковые пятерки с каждой стороны дороги, два стога сена на входе на участок между холмами и два стога сена на выходе. В стогах спрятана наша ударная сила – пулеметные тачанки. Вся надежда на них, на гранаты и на внезапность.

– Интересный у вас английский, Николай Михайлович, – шепчет устроившийся рядом со мной Вержбицкий. – Где изучали?

Оп-па… а пан Вержбицкий продолжает меня по-тихому пробивать?.. Это «жу-жу» неспроста. Рановато я понадеялся, что недоразумения между нами улажены.

С ходу придумываю более-менее правдоподобную версию.

– Это американский английский, господин штабс-капитан. Он, знаете ли, довольно значительно отличается от британского английского.

Вержбицкий хмыкает.

Не убедил…

– Приходилось бывать в Северной Америке?

Ну етить-колотить! Когда ж ты от меня отстанешь?!

– Увы… Сосед наш по имению двадцать лет прожил в Северной Америке. Много интересного рассказывал: индейцы, прерии, золотая лихорадка… У него и учился английскому, – я стараюсь свалить с темы.

Взгляд Вержбицкого полон недоверия. Сейчас еще скажет, что-то кто-то перечитал Фенимора Купера или Майн Рида.

На мое счастье, дважды кричит сойка, причем с того направления, откуда мы ждем японцев. Сигнал – готовность номер один.

Приникаю к прицелу укороченной драгунской винтовки (сейчас она предпочтительнее револьвера – и бьет точнее, и дальность стрельбы поболее).

Вержбицкий следует моему примеру и направляет на дорогу свой наган.

Посмотрим, кто к нам пожаловал.

На дороге появляется выстроенный в походную колонну японский полк.

Хмурюсь. Совсем оборзели самураи, идут как на параде: темно-синие мундиры, белые гетры, фуражки с высокой тульей и желтым околышком. Старшие офицеры конным порядком, младшие и рядовой состав – в пешем строю. Где-то сзади плетется, пылит обоз.

Полк основательно втягивается в распадок между холмами. Голова колонны приближается к выходу из распадка. До двух стогов по обочинам дороги метров пятьдесят.

Кошусь на Вержбицкого – по измазанной маскировочной смесью щеке поляка ползет крупная капля пота. У меня тоже – кожей чувствую.

Теперь нужно выбрать подходящий момент.

Выцеливаю конного офицера во главе колонны.

Трижды кричу сойкой – сигнал к началу атаки, и жму на спусковой крючок. Винтовка сильно толкается в плечо.

Бах! Грохот моего выстрела спускает лавину. Трещат винтовочные выстрелы со склонов холма, а главное, тарахтят пулеметные очереди из стогов.

Эффект неожиданности, он и есть эффект неожиданности. Валятся растерявшиеся японцы под нашими пулями, мечутся – а куда бежать – спереди пулеметный огонь и сзади. А с флангов палят русские трехлинейки.

Паники добавляют гранаты, которые летят со склонов холма в середину колонны. Некоторые, считаные единицы успевают сорвать с плеч свои винтовки и пытаются открыть ответный огонь. Но их слишком мало, да --">