Кирилл Партыка - Эпицентр

про что базар.

Жека забросил автомат за спину, вразвалку приблизился. Я демонстративно поиграл мобильником.

— Убери ты эту штуку. Мы тебя знаем. Комод тебя уважает, хоть ты и двух наших шлепнул.

— Они меня на гоп-стоп решили взять объяснил я. — Но стреляешь плохо — сиди дома.

— Ладно. — Жека махнул рукой. — Комод, когда узнал, сперва напрягся. А когда разобрался, что они на тебя залупнулись, только плюнул. Знать должны, с кем связываются. И тут ты Муштая от дерева спас. Муштай сказал, чтоб ни одна падла тебя не трогала.

— А одна все-таки тронула вставил я. Но Жека пропустил обидный намек мимо ушей. Не хотел он лезть на рожон. И не только потому, что Муштай запретил.

— Дак насчет Кошек, если ты не в курсе…

— Излагай разрешил я.

— Мы тут в одной лавке заторчали. В ней пойло еще осталось. Одни на «еже» дежурят, другие в лавке отдыхают. А там Кошка с котенком была. Котенок уже большенький. Мы их шуганули. А ночью появляется целая стая. Сколько их, черт знает. Только глаза светятся. И глаз этих до хрена и больше. Мы за волыны, вышли, кричим: брысь, короче! Колян шмалять хотел, но я ему не дал. Я-то в курсе… А потом, понимаешь, они вдруг как завоют все вместе. Такой звук, что аж волосы дыбом. Но воем-то меня не проймешь. А только почудилось, что выводят они какое-то слово. Будто поют по-дикому.

И не только мне почудилось, пацаны тоже врубились. А они все воют. И отчетливо так слышно: убирайся, убир-райся!

— Ты подожди перебил я- По-твоему, они разговаривать умеют? После пойла в лавке с воробьями беседовать не пробовал?

— Коней придержи! — обиделся Жека. — Они в отдельности разговаривать не могут. Но когда хором… Я реально не бухой был, и пацаны при памяти. Все слыхали. Они воют, как обычные коты, а слово, в натуре, слышно.

— И что вы им ответили?

— Сам с ними разговаривай. А мы собрались и из той лавки реально свалили.

Сейчас другую базу оборудовали Он неопределенно мотнул головой в сторону ближних домов.

— Больше не приходили?

— Не, отстали.

— Ну так должен понимать, почему я вокруг поехал через вашу территорию.

Давай-ка ежа убери, некогда мне.

Жека обернулся, подал знак своим. Двое сноровисто убрали шипастую ленту с мостовой.

— Ну бывай.

Он протянул мне руку.

Я звонко хлопнул ладонью об его ладонь и изобразил салют. Что бы он там ни плел про свое дружелюбие, но не исключалось, что рукопожатие — уловка, чтобы выбить у меня телефон, которым я их пугал. А потом можно было вообще ждать чего угодно, судя по расстрелянной машине.

Жека понял, ухмыльнулся:

— Ладно, езжай.

Не сводя с него глаз, я забрался в кабину, тронул с места и миновал «заставу» Урок беспрепятственно.

Улицы города стали удивительно похожи одна на другую — всюду запустение; трава, лезущая сквозь асфальт; слепые окна; наглухо запертые или распахнутые настежь двери, разбитые витрины магазинов с сорванными металлическими жалюзи, осколки стекла на тротуарах. Баннеры, стоявшие прежде вдоль дорог, сейчас почти все были повалены. Вывески, которые еще уцелели, заросли грязью. Остатки гигантских рекламных плакатов на стенах зданий из последних сил звали в турпоездки по экзотическим странам, приглашали стать клиентом банков, сулили пластиковые окна и фирменные двери в кредит. Но истошный крик этих зазывал давно превратился в предсмертный шепот. И повсюду желтоватый налет, вид которого даже сейчас вызывал у меня внутреннее содрогание.

Над парадным какой-то фирмы красовался потускневший транспарант: «С праздником, любимый город!» В свое время отцы любимого города расплодили столько всяких праздников, что предприниматели, от которых требовали праздничных украшений, устали следить за знаменательными датами и вывесили универсальные плакаты, которые не снимали круглый год. Судя по ним, горожане жили в условиях перманентного празднества, которое закончилось… так, как закончилось. Поздравительный транспарант красовался над мертвой улицей как издевательство или все тот же сюр.

Я вел машину все так же осторожно, поэтому издалека заметил Хищное Дерево.

Оно почти ничем не отличалось от прочих, высившихся вдоль обочин. Разве что оттенком листвы, в котором зелень едва заметно была подцвечена кровью.

В машине Дерева можно было не опасаться. Однако оно запросто могло повредить стекла, да и отмывать белую едкую гадость — удовольствие сомнительное. Я повел джип по --">