Кирилл Юрченко - Грозный. Пес, который искал человека

она вернулась. Прошло неизвестно сколько времени, прежде чем его желание было удовлетворено, и тогда он принялся тыкаться носом в живот матери, жалуясь и призывая отдать ему всю любовь, не зная, что с этой минуты только он один и может на нее рассчитывать.

Это случилось ночью, ранней весной, когда только-только сошел снег. Тира запомнила пожар и чужаков, от которых несло резиной, металлом и еще чем-то очень опасным. Это, скорее, был даже не запах, а чувство, но воспринималось оно именно так: будто от незваных гостей разило чем-то нестерпимо отталкивающим. Сами пришельцы тоже были весьма страшны: с тяжелыми круглыми выпуклостями вместо рта и огромными хищно-черными глазами. Тира ни разу не видела противогаза, и чужаки казались ей невиданными монстрами, от них почти не пахло настоящими людьми, каких она знала.

Когда вооруженные люди, одетые в костюмы химзащиты, ворвались на ферму, они принялись уничтожать все вокруг, поливая здания и постройки горючей жидкостью, намереваясь уничтожить их вместе с той живностью, что обитала в загонах. Их не останавливали крики работников, которые призывали пощадить ни в чем не повинную скотину.

Напуганная внезапно вспыхнувшим огнем, Тира схватила одного щенка и побежала в угол сарайчика, где находилось ее логово: там был давно прорыт ею незаметный лаз, выходивший за территорию. Крадучись, она добежала до мостика и очутилась на другом берегу, где спрятала щенка в траве. Когда вернулась за следующим – не смогла приблизиться к ферме. Сделать это не позволил страх перед огнем, и то самое, похожее на запах, ранее неизведанное чувство, которое принесли с собой чужие люди. Она слышала крики, звуки выстрелов, визг других собак, плач и крики животных. Прежде чем вернуться к оставленному в степи щенку, некоторое время Тира в ужасе наблюдала за людьми и машинами.

Это были большие военные грузовики. В две машины загнали людей с фермы. Еще три грузовика подкатили к пока еще целому лабораторному корпусу, откуда солдаты вытаскивали на мерзлую землю какие-то ящики, звенящие внутри стеклом. Когда погрузку закончили, здание лаборатории тоже подожгли.

Но чужие люди не торопились уходить. Они обследовали пространство вокруг горящей фермы, по мостику перебрались на другую сторону, заставив Тиру снова бежать, пытались поджечь степь, но прошлогодняя трава успела впитать в себя талую воду, а по-настоящему солнечных дней, чтобы все высохло, еще не было, и затея провалилась.

Когда грузовики уехали, ужас никуда не отступил. Теперь суке стало особенно страшно – от одиночества и витавшего над фермой и вокруг нее запаха смерти.

Долго еще зарево огня стояло над степью, отражаясь от низко висящих облаков, и слышно было, как «стреляют» куски шифера, громыхают и рушатся сгоревшие конструкции и скрипит, будто завывает, искореженный в пламени металл…

В первые недели жизни Грозного его единственным покровителем была мать. Но дряхлой суке самой приходилось трудно. После долгих лет, проведенных рядом с человеком, ей приходилось учиться охотиться на вертких мышей и ящериц, впрочем, с малой надеждой на успех; выискивать лягушек, чаще же довольствоваться улитками и недалеко прячущимися в земле червями. Зачастую Тира оставалась полуголодной, стараясь отдать все щенку, уже нуждавшемуся в более основательной пище, чем одно молоко. И только если добыча оказывалась достаточной, она насыщалась сама. Так, в постоянной борьбе за выживание, прошло больше трех месяцев. Тира, быть может, и мечтала вернуться на ферму, где беззаботно жила раньше. По ночам, когда ее лапы дрожали во сне, вероятно, ей виделось, как она радостно бегает по двору, счастливая от изобилия доступной еды…

Собак на ферме было немного, и всем им, пока не пришла та ночь, жилось отлично, тем более что друзья человека вели праздную жизнь: охранные и сторожевые функции были возложены на электронные системы. Собаки же обитали в довольно просторных вольерах, кормили их весьма сытно, а поскольку большинству из них в свое время довелось нюхнуть жестокого голода, издевательств и побоев, жизнь на ферме казалась им раем. Ничего страшнее малоболезненных уколов они в новой жизни не испытывали, а если заводили их когда-либо в лабораторные корпуса, то лишь для того, чтобы обмерить, взвесить, что-то ощупать, дать поиграть в неизменную игру «я спрячу, а ты найди», а потом дать особо сытную пайку в качестве --">