Стас Северский - Цикл «Историк». Рассказ IV. Под ударами мрака

Получилось еще страшнее. А когда они сделали придуманных тварей… Хоть я и историк – мне становится страшно изучать людей, когда я думаю, какие чудовища вышли из их головы… Крысы к этому, конечно, спокойнее относятся – скингеры же им не чужие… И еще крысы настаивают на изучении одного наравне с другим, считая, что наши исследования не должны обходить стороной даже страшные события со страшными созданиями… И порой мне приходится им уступать.

Запись №1

 

Метель прекратилась, и я снял маску. Ветер перестал жалить меня в лицо и рвать с моих плеч шкуру снежного зверя. Только стужа не спит в затишье. Мороз весело трещит сухим снегом у меня под сапогами. Но мне жарко от скорой ходьбы и летучей радости. Проглянуло холодное солнце короткого зимнего дня. Оно светит не слишком ярко, но отражается снегами, и – светло. Очень светло – так, что глаза слепит. Кажется, что оно почти не греет, только бдительность терять нельзя – под его лучами легко обгореть. Даже тяжелый ожог получить просто – забудешься и не заметишь, как кожа облезет. Его лучи оставляют глубокие ожоги, как излучение скингера, – снежного зверя. Оно суровое – наше солнце. Но я открыл лицо его лучам и улыбнулся ему. Ведь Олаф уверен, что скоро настанет конец всему свету, что страшный волк Фенрир сорвется с цепи бога войны, сдерживающего его сокрушительные силы, и начнет разрушать все вокруг. Олаф утверждает, что наша война скоро кончится, что старый волк-разрушитель уже натянул цепь. А главное, – кошмарное каменное чудовище уже впилось острыми клыками в наше светило, готовясь его растерзать. Прежде я думал, что каменных троллей нет. Я не верил Олафу, пока Олаф не показал мне его – каменного тролля. Теперь я знаю, что тролль, пришедший из космического мрака и стоящий на высокой вершине, – охотник на звезды. Но сейчас мой путь искрится и сияет в солнечных лучах, как воздух, как небо. И мне так радостно. Просто, я вообразил, как обрадуется Олаф, и на душе стало так светло. Он столько для меня сделал. Я так хочу его отблагодарить. Наконец, появилась такая возможность! Но идущий чуть впереди офицер моего веселья совсем не разделяет… Когда я скрутил ему за спиной руки, на его лице отпечаталось настоящее страдание… Я этого вовсе не ожидал – я был уверен, что он разозлится… Мне грустно смотреть на него такого печального… Мне же совсем не хотелось ему грубить, но пришлось его на аркане протащить…

– Вы уж извините, что я так… Я же не хотел… Просто, я только так смог…

Офицер обернулся ко мне через плечо, посмотрел горящими глазами, сжал зубы и отвернулся…

– Молчи, солдат.

– Но я, правда, не хотел так…

Офицер остановился, разворачиваясь…

– Ты у меня всю дорогу прощения просишь. Ты что, не понимаешь, что ты сделал? Не понимаешь, что делаешь?

– Я понимаю… Поэтому и прошу прощения…

– Я прощу тебя, когда ты отключишь “шнур” и развяжешь мне руки.

– Тогда вы уйдете… Убьете меня и уйдете…

– Я уйду. Но тебя не трону.

– Не надо мне лгать…

– Я тебе не лгу. Я тебя мог убить уже трижды.

Холодок страха проскользнул мне под ребра, резко сдергивая мою улыбку, но его вытеснило недоумение…

– Что же тогда не убили?

Офицер раздраженно вскинул голову…

– Как тебя такого убить? Отпусти меня.

– Я не могу, вы мне нужны – крайне необходимы… Вы же умный, вы же знаете, что мы не всегда можем поступать правильно… Вернее, случается так, что мы можем или поступить неправильно, или умереть… Я не хочу так поступать, но и умирать не хочу. Поэтому я стараюсь выбирать, что страшнее, – поступить плохо или погибнуть. Сейчас я с вами не так плохо поступаю – с этим поступком я смогу жить.

Я очень хочу ему все объяснить, но у меня не получается… Мысли сбились, и я перешел на обычную речь, но и голос дрогнул… Я чувствую, что жар треплет уши… Просто, мне очень стыдно перед этим офицером… И краснеть от стыда перед ним – стыдно… Ну вот, у меня совсем дыхание пресеклось… И я совсем замолк… Я всегда жутко робею перед офицерами, а сейчас – особенно… перед этим благородным человеком – особенно…

– Нет, на тебя у меня рука не поднимется.

– Вы не один такой… На меня и у других рука не поднялась… Даже у – Олафа…

– Успокоил…