Петр Иосифович Динец - «Царствуй на славу!» Освободитель из будущего

просительно сказал он, – вставайте, у вас классы вскорости, а вы еще не умывшимся.

Сначала мне показалось, что это розыгрыш, но быстро отогнал эту мысль. Во-первых, ни у кого не было ключей от моей квартиры, да и друзья у меня серьезные – такие не разыгрывают. А во-вторых, я знал этого старичка, да и обстановка комнаты выглядела знакомой.

Глава 2

Прошел уже месяц с тех пор, как я попал в прошлое. Мне же казалось, что прошла целая жизнь. То, что я переместился в ноябрь 1812 года, в тело Николая Павловича – будущего императора Николая I, я узнал в первый же день. Разбудивший меня Андрей Осипович, мой камердинер, помог умыться и сопроводил в классную комнату, где меня уже дожидались младший брат Михаил и Андрей Карлович Шторх – наш учитель политэкономии. Идея проводить урок политэкономии 16– и 14-летним подросткам в восемь утра была явно бредовой, плюс наш с Михаилом учитель делал это сухо и педантично, читая нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии.

Как оказалось, мое сознание наложилось на память реципиента, что очень мне помогло. Так как я помнил события и людей из жизни настоящего Николая и только поэтому не спалился. Узнавание людей и событий, с ними связанных, приходило само собой. Как будто кто-то подсказывал из-за плеча. Но все это происходило у меня в голове совершенно безотчетно. Странно, но я почему-то поверил в то, что произошло, практически моментально, и меня охватил ужас. Не ужас стать разоблаченным, а ужас одиночества. Мои родные и друзья, вся моя прежняя жизнь в один миг, без предупреждения, оказались в прошлом, то есть в будущем. Мир в одночасье изменился. Ведь уровень технологий значительно определяет бытие, а я переместился на двести лет в прошлое, в мир без интернета, телевизора, телефона, да и вообще, без многого того, что составляет нашу жизнь в XXI веке, и потому я чувствовал себя как ребенок, так как многому мне предстояло учиться заново. Например, привыкнув к клавиатуре и практически отвыкнув писать рукой, я должен был научиться писать пером без помарок. Вместо автомобиля пришлось осваивать езду верхом. И хотя тело реципиента помнило все эти навыки и исполняло их автоматически, у меня существовал диссонанс между моторикой и личными привычками. Со временем он сгладился, но первые месяцы это было довольно мучительно.

Я не знал, вернусь ли когда-нибудь в свое время, и поэтому, предполагая худший сценарий, решил максимально сжиться с этой эпохой и сделать мое пребывание здесь насколько возможно комфортабельным. Благо положение Великого князя, брата императора, весьма этому способствовало. Я не вынашивал далекоидущих планов по преобразованию страны, ведь я являлся простым человеком из будущего, который еще не чувствовал внутренней связи со временем, в котором очутился. А посему я решил пока не загадывать наперед, дабы не наломать дров. Послезнание давало мне некоторое преимущество, но не всегда знания, почерпнутые из книг, отражают действительность. Увы, но теория и практика – это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Первые дни я провел в каком-то оцепении, действуя на автомате, благо мне помогали память реципиента и интенсивность наших с Михаилом занятий. Общаться с семьей мне приходилось только за обедом и по вечерам. Так как, по-видимому, настоящий Николай был довольно рассеян и не испытывал особой тяги к учебе, моя молчаливость не выглядела чересчур подозрительной. Мой младший брат пытался было узнать, что со мной, но я сослался на усталость и беспокойство. Поскольку шла война с Наполеоном и все с тревогой воспринимали опасность, грозившую отечеству, это объяснение показалось Михаилу убедительным.

Несмотря на то что я попал в этот мир в разгар войны с Наполеоном, той, которая Первая Отечественная, события, происходившие на фронте, проходили мимо нас. Самого понятия «фронт» еще не существовало, все же масштаб был не тот. Хотя люди гибли тысячами и за победу над Бонапартом пришлось заплатить жизнями трехсот тысяч солдат и мирных жителей. Но в Гатчине, где я очутился, война казалась чем-то далеким. Конечно, в воздухе витало напряжение. Люди жадно ожидали новостей из армии и возле приезжих офицеров всегда толпились, спеша узнать новости. Но в этой атмосфере мы продолжали ежедневные занятия под ретивым генеральским оком Ламздорфа – нашего с Михаилом воспитателя. Это был типичный солдафон, деспотичный и ограниченный. Поставленный нам в --">