Владимир Прягин - Волнолом

буркнул фон Рау, – будем считать, вы меня уели. Я вряд ли промчусь кометой по научному небосклону. По натуре я скорее не теоретик, а практик. Но в связи с известными обстоятельствами практическая… гм… деятельность мне теперь недоступна. Поэтому вот уже много лет я – тихий кабинетный исследователь. Книжный червь, который привык к покою. И, если честно, с трудом представляю, чем могу быть полезен в нынешней ситуации. Но раз уж вы сочли мое присутствие обязательным, то, может, перейдем сразу к делу?

Генерал кивнул ободрительно:

– Вы злитесь, Генрих, и это правильно. Таким вы мне сейчас и нужны. Апатия в нашем ремесле – недопустимая роскошь. А что касается дела…

Он взял со стола картонную папку и протянул ее гостю:

– Присядьте и посмотрите снимки. Это то, о чем я вчера рассказывал. Группа работала почти до утра.

Сверху в папке лежали обычные фотокарточки – не светопись, а технические, мертвые изображения на бумаге. Сначала общий план улицы с добротными каменными домами, потом дверь с вывеской «Аптека Ротмайера» и, наконец, вид изнутри – прилавок, весы, разнокалиберные склянки на полках.

– Погодите, – сказал Генрих, – а где же, собственно?..

– В подсобном помещении, лежал на полу. Вот, видите?

– Силы небесные, у него же лица почти не осталось…

– Рваные раны по всему телу, причем нанесенные словно бы изнутри. Тело и пол вокруг засыпаны мертвой пылью, будто что-то истлело. Состав пытаемся выяснить. Но это вторичные проявления. Главное в другом. Взгляните на светограмму.

Фон Рау выудил из папки целлулоидный плотный прямоугольник размером с альбомный лист. Угольно-черная поверхность тускло блестела.

– Ну что скажете?

– Минуту, пожалуйста. Вы же помните, у меня теперь с этим сложно.

– Да, простите.

Достав из внутреннего кармана очки с темно-синими линзами, Генрих водрузил их на нос. Оправа была металлическая. Перемычка между стеклами, очень широкая и массивная, полностью прикрывала переносицу и имела ряд мелких вертикальных насечек. Вся эта конструкция придавала владельцу несколько фантасмагорический вид.

– Вам идет, – нейтрально произнес генерал.

– Если бы вы услышали, Теодор, сколько я за них заплатил, вы бы сразу перестали иронизировать.

Сосредоточившись, он уставился на светограмму. Для невооруженного глаза она так и осталась бы просто целлулоидной пленкой. Но, глядя сквозь фокусирующие линзы, он начал улавливать изменения.

В центре прямоугольника появилось мерцание – сначала точка, потом несколько изломанных тонких линий, которые расползались к краям. Это напоминало треснувший лед. Под взглядом Генриха трещины множились. Он усилил нажим, и «лед» проломился разом, а из открывшейся полыньи хлынул чернильный свет.

Как всегда в такие моменты, фон Рау испытал сожаление, что человеческая речь слишком скудна, ограниченна и не содержит правильных слов для описания происходившего сейчас. Свет не был светлым – и разум метался, пытаясь вырваться из этого языкового капкана. Чернильное сияние усилилось, в глазах появилась резь. Снова, как в вестибюле, возник цветочный запах, только теперь не гнилостный, а неожиданно приятный и свежий, и Генрих понял, что сейчас узнает его, буквально через пару секунд…

Голова закружилась, и он поспешно отдернул руку со светограммой. Снял очки, вытер пот со лба.

– Итак? – Генерал смотрел выжидающе.

– Я не увидел деталей, засветка запредельная. Это брак?

– Нет. Реальный фон на месте событий.

– Впечатляет. А этот аптекарь, как его там…

– Ротмайер. Гельмут Ротмайер.

– Он владел светописью?

– Только на бытовом уровне. В лучшем случае мог продлить срок годности своих порошков. Жил тихо, ничем особо не выделялся.

– Зачем его вообще было убивать?

– Вот именно, Генрих. Зачем? И, главное, почему таким способом? Его могли бы пырнуть ножом, застрелить, задушить бельевой веревкой. Могли бы, в конце концов, разрядить в него амулет. Но вместо этого обрушили поток света, способный сровнять с землей весь квартал. Смысла не больше, чем положить комара под кузнечный молот. А что, если этот несчастный аптекарь – лишь тренировка? Пристрелка, образно говоря? А настоящая цель – совсем другого масштаба? Надеюсь, Генрих, теперь вы прониклись серьезностью ситуации?

– Более чем. Однако так и не уяснил – зачем позвали меня? Что я могу вам сказать такого, чего еще не сказали действующие эксперты? Вот я посмотрел светограмму – и никаких --">