Феликс Разумовский - Зона бессмертного режима

узкой, ведущей на чердак лабораторного корпуса лестнице. Там с чисто немецкой аккуратностью было устроено место для курения — тазик с песком, ведерце с водой, банка-жестянка для собирания окурков. Каких либо скамеек не было и в помине, нечего рассиживаться, надо работать для Германии. Все очень по-нордически, конкретно и строго — делу время, потехе час.

— Прошу. — Доктор Брандт достал початую пачку «Кемела», с важностью протянул, стрельнул зажигалкой. — Это куда лучше русских папирос.

— Да, у Шелленберга губа не дура. Не зря он предпочитает именно эти сигареты, с верблюдом на пачке^[8], — согласился Шуман, с завистью вздохнул и, пустив в оконце струйку дыма, резко сманеврировал, отошел от темы: — А ведь в Буковый лес^[9] пришла весна. Весна…

— М-да, тает, — придвинулся к оконцу доктор Брандт, прищурившись, затянулся и далеко плюнул в небо сквозь штакетник зубов. — Весна, природа. Против нее не попрешь. Как там у Гете-то? Весна, весна… Хм… Ну, не важно.

Перед ними расстилалась панорама мужского концентрационного лагеря Бухенвальд. Длинные, похожие на затонувшие баржи бараки, просторный, выложенный щебенкой аппельплац^[10], мощная, под высоким напряжением ограда — с вышками часовых, колючей проволокой и железными неприступными воротами. С внутренней стороны их украшала надпись: «Каждому свое». Дымили чадно трубы крематория, на спецвокзале, специально построенном в сорок третьем, выгружали поезда с новыми заключенными, столетний дуб, под коим отдыхал великий Гете, чернел огромным кряжистым скелетом^[11]. А вокруг, за оградой с вышками, буйно пробуждалась жизнь — таял ноздреватый снег, на склонах живописного Эттерсберга, некогда воспетого тем же Гете, да еще и Шиллером в придачу, пробовали голос птицы, весело бежали ручьи. Будто совсем рядом, за колючей проволокой, не устроила себе логово смерть.

— Ну что, коллега, пойдемте работать, — изрек с напором, быстро докурив, доктор Брандт. — У Греты, думаю, все готово.

— Да, да, я сейчас, — затянулся Шуман, выпустил сизый дым, сунул фильтр от сигареты в банку. — Посмотрим на этого русского.

Посмотреть было на кого. Русский являл собой образчик человеческой породы — высоченный, широкоплечий, с отлично развитой мускулатурой. Он уже ясно понял, что его ждет, и перестал разыгрывать пай-мальчика — шестеро эсэсовцев из охраны лаборатории еле-еле удерживали его распятым на полу. О том, чтобы подготовить его к опыту, не могло даже идти и речи.

— Химмельдоннерветтер! — выругался вполголоса Брандт, оценив ситуацию, и посмотрел на старшего эсэсовца: — Ну сделайте что-нибудь, шарфюрер^[12]. Так, чтобы можно было снять с него наручники.

— Яволь, герр штурмбаннфюрер, — вытянулся старший, желтозубо ощерился, взялся привычно за автомат. Миг — и с силой опустился приклад, вздрогнуло, судорожно выгнулось, безвольно затихло тело.

— Э-э-э, вы мне так нарушите чистоту эксперимента, — гаркнул было на шарфюрера доктор Брандт, но тут же замолчал, махнул рукой, глянул требовательно и недовольно на Герту: — Ну что вы расселись, как у пастора на именинах? Вам что, особое приглашение требуется?

Повторное приглашение Герте не требовалось.

— Ганс, Юрген, Отто, — скомандовала она, эсэсовцы подскочили к великану и принялись деловито, с немецкой пунктуальностью, старательно обихаживать его — долой изношенную арестантскую одежду, взамен нее спасательный жилет, один электротермометр — в прямую кишку, другой такой же, зондом, — в желудок.

— Какой мышечный корсет, — изумился Шуман, шмыгнул носом, прищелкнул восхищенно языком, — если бы не знал, что это славянин, точно бы подумал, что вижу Зигфрида.

— Да уж, занятный экземпляр, занятный. — Доктор Брандт кивнул, оценивающе фыркнул и позволил себе мило пошутить: — Хотя фрау Абажур он бы точно не понравился. Сто процентов. Ха-ха-ха… Жена нашего коменданта для своих изделий использует только кожу с татуировкой^[13].

Доктор Брандт знал, что говорил, — грудь у русского великана была сплошь в шрамах, в выпуклых отметинах операционной штопки. Было понятно сразу, что получил он их не в тылу.

Между тем у Герты уже было все готово, первая фаза эксперимента из цикла терминальных опытов началась.

— Все, работаем. — Доктор Брандт вытянулся на стуле, в голосе его послышались нетерпение и напор. — Пульс? Давление? Частота дыхания? Температура? Так-с, очень хорошо. А в бассейне?

Температура воды в --">