Феликс Разумовский - Прокаженный

веснушками на носу. В руке он держал лист бумаги, который с гордостью положил на стол:

— «Белый китаец».

Майор явно удивился, подкрутил усы и, внимательно прочитав заключение наркоэкспертизы, сделался задумчив.

— Ну ты, брат, даешь.

Да уж. Старший опер капитан Самойлов давеча крепко уперся рогом и повязал на «блюдце» ^{note 1} плюгавого россиянина, лихо толкавшего ампулы с прозрачным желтоватым ширевом^{note 2}. Ясное дело, был тот скорее всего «чалым» — мелким оптовиком, но при умелом обращении через таких вот вшиварей нетрудно выйти на «наркома» ^{note 3} вместе с «фабрикой», так что времени терять не стали. Принятого клиента, который по первости, конечно, играл в несознанку, «скрепками» ^{note 4} пристегнули к батарее парового отопления, амнухи^{note 5} отправили на экспресс-анализ и стали ждать результата. О задержанном, который, если судить по «тухлякам» в его «дорогах», плотно сидел на игле, и думать забыли, — это нынче он герой, а вот когда начнет его ломать по-настоящему, да так, что носки свои жрать будет не в лом ^{note 6}, вот тогда и настанет время для разговоров по душам.

И вот дождались. Майор с ненавистью взглянул на лежавшее перед ним заключение экспертизы:

— Как он, в соплях?

— Нет, пока не чихает, но кожа уже вроде «гусиная» Симптомы наступающей ломки., — ответствовал капитан и, услышав майорское: — Ладно, пускай доходит, — вздохнул: — Александр Степаныч, пойду я домой, а?

Отпустил его с богом хозяин кабинета, а сам задумался. Ну что за страна чудес наша мать-Россия! Империалисты с их-то возможностями за год смогли произвести всего десятые доли грамма убийственной синтетической отравы, а вот наши умельцы-недоучки выдали на-гора аж полкило. Помнится, еще осенью «фабрику» в Казани накрыли, всех наркомов с умельцами повязали. Так ведь неймется, теперь вот снова кто-то решил заняться химией по серьезному, масштабно. Зная, что из одного грамма «белого китайца» можно приготовить аж десять тысяч доз, майор вздохнул и решил сменить обстановку. Хорошенького понемногу.

Легко поднявшись из-за стола, он потянулся так, что хрустнули суставы, пару раз присел и, облачившись во всесезонную кожаную куртенку, устремился к двери. Закрыл замочек на два оборота, старательно опечатал кабинет и двинулся по коридору, постепенно с горечью осознавая, что плюнуть на свою личную печать забыл и наверняка опять измарал весь карман пластилином. На выходе скучающий сержант, глянув на его удостоверение, кивнул, и майор смело окунулся в морозную темень январского вечера, с которой безуспешно пытались бороться тусклые уличные фонари. Стихия не шутила — на месте его «семака» высился приличный сугроб. Пока выстуженный двигатель грелся, Александр Степаныч «жигуленка» откопал. Потихоньку тронулся, сразу ощутив на себе прелести зимней дороги. Несмотря на шипованную резину, убогонькое детище родного «автоваза» изрядно бросало в занос, так что только минут через сорок майор, перекрестившись, припарковался у обшарпанных дверей спортцентра «ЭВКАЛИПТ».

Когда-то он наведывался сюда каждый божий день. Сколько пота пролил — и не упомнить, да только все напрасно, чемпиона из него не получилось. Помнится, на чемпионате Союза в Таллине его вышибли уже в полуфинале, затем снежным комом навалилась служба в оперполку, и вместо красивого балета на татами пришлось работать жестко и контактно на асфальте. Вспомнив себя молодым, полным светлых ожиданий идиотом, майор вздохнул и начал готовить «семерку» к стоянке. Навесил «кочергу» на руль, блокиратор на педали и включил ужасно дорогую, не нашу, сигнализацию. Понять его было несложно. Взяток Александр Степанович не брал, машина далась ему нелегко, и угонщиков он опасался чрезвычайно.

— Ну, подружка, не скучай. — Глянув на замигавший светодиод, он убрал ключи, потопал перед дверью, отряхивая снег, и вошел внутрь.

Гардероб, как всегда, не работал, и майор, не раздеваясь, двинулся вдоль знакомого коридора. Справа доносились звуки музыки, жалобно скрипел паркет, и в щелочку раскрытых дверей было видно, как тетки в купальниках боролись с гиподинамией. Однако заглядываться на прелестниц майор не стал, поспешил себе дальше. В самом конце коридора он повернул направо и услышал наконец хорошо знакомые звуки — звонко и сухо ударяли перчатки по лапам, тоном ниже звучала ножная техника по тяжелому, в рост человека, мешку, и на весь зал раздавался голос Игоря Петровича --">