Джеймс С. А. Кори - Падение Левиафана

«ногой», обрывки восприятий соприкасались со вселенной и складывались в некое понимание. Нечто, загоняя химические вещества в зияющие меж клетками пустоты, ощущало свою неуклюжую, животную телесность. Оно чувствовало связующие миры грубые открытые вибрации вокруг врат и думало о воспалении, о язвах. Оно ощущало нечто. Оно думало нечто. Оно вспоминало, как вспоминать, и тут же забывало.

Имелась причина, цель. Нечто оправдывало жестокость ради предотвращения больших жестокостей. Он предал свой народ. Он изменил миллиардам. Он приговорил верных ему людей к смерти. На то была причина. Он помнил. Он забыл. Он заново открыл величественное сияние желтизны и весь отдался этому чистому ощущению.

Голоса доносились до него симфонией. Слышались ему кряканьем. Он с удивлением открыл, что волнуется и что волнуется он. Ему полагалось бы что-то делать. Спасать человечество. Какое-то до смешного великое дело.

Он забыл.

«Вернись, папа! Вернись ко мне».

Он, как в пору ее младенчества, когда спал с ней рядом, привычно переключился на нее. Дочь захныкала, и он поднялся, чтобы не пришлось вставать жене. Она держала его за руки. Что-то говорила. Слов он припомнить не мог, поэтому обратился в прошлое, туда, где она их произносила. «Доктор Кортасар? Он хочет меня убить».

Что-то здесь неправильно. Он не знал, что не так. Там, в другом месте, громко, тихо и громко бушевала буря. Тут была связь. Ему полагалось бы всех спасать от тех, кто в буре – кто и являлся этой бурей. Или от их собственной слишком человеческой природы. Но здесь была дочь, и это интереснее. Он видел напряжения в ее мозгу, в ее теле. Боль ее крови насытила воздух вокруг нее, и он захотел. Он захотел исправить все, что с ней не так. Но куда интереснее, что он впервые захотел.

Эти странные ощущения собственных чувств теребили его внимание, уводили его в сторону. Он, не выпуская ее руки, отвлекся. А когда вернулся, та, кто держала его за руку, была уже другой.

«Нам нужно только просканировать вас, сэр. Это не больно».

Он вспомнил доктора Кортасара. «Он меня убьет». Он развеял Кортасара, растолкал пустоты между частицами, придававшими ему материальность, заставив того рассыпаться в прах. Ну вот, это он исправил. Но усилие его утомило, от него заныло тело. Он позволил себе уплыть, но при этом отметил, что его меньше сносит течением. Разлетевшаяся вдребезги нервная система срасталась. Тело упрямо желало продолжаться, даже если не могло продолжиться. Он восхитился таким упорным отрицанием смерти как чем-то внешним по отношению к себе. Бессмысленный физический импульс к движению: каждая клетка решительно цепляется за бытие, и ее воля к продолжению себя не нуждается в усилии воли. Все это что-то означало. Было важным. Чем, он не помнил. Что-то касательно его дочери. Он должен о ней позаботиться.

Он вспомнил. Вспомнил себя отцом, любящим свое дитя, и через это воспоминание вспомнил себя человеком. Эта связь была крепче честолюбия строителя империи. Он вспомнил, что превратил себя в нечто отличное от человека. В нечто большее. И понял, как эта чуждая сила в то же время и ослабила его. И что животное, неумолимое притяжение тела удержало его от небытия. Меч, сразивший миллиарды ангелов, для приматов в металлических пузырьках воздуха оказался лишь неудобством. А человек по имени Уинстон Дуарте, захваченный на полпути между обезьяной и ангелом, сломался, но не погиб. Обломки отыскали собственный путь.

И еще что-то было. Человек с сухими руслами в сознании. И еще один человек, тоже измененный. Джеймс Холден – он был врагом и врагом его врага – в прошлом, до того как Уинстон Дуарте, сломавшись, стал быть.

Он с бесконечным напряжением и осторожностью стянул невыносимую огромность и сложность своего сознания вовнутрь, втиснул в то, чем стал. Синева поблекла до знакомого человеку цвета. Поблекло ощущение угрозы от бури, свирепствовавшей рядом на той стороне. Он ощутил теплый, с железистой примесью, запах плоти от своей пустой руки. Он открыл глаза, нажал клавишу коммутатора и включил связь.

– Келли, – сказал он, – вы не принесете мне новый чайник?

Пауза затянулась меньше, чем можно было ожидать при таких обстоятельствах.

– Да, сэр, – сказал Келли.

– Спасибо.

Дуарте выключил связь.

В его кабинете установили больничную кровать с аэрацией антипролежневого пеноматраса, но сидел он за своим столом, словно и не покидал этого места. Он провел инвентаризацию своего тела, отметил --">