Роберт Линн Асприн , Линда Эванс - Потрошители времени

шляешься где-то до четырех утра, работаешь над сценарием до шести, а потом забываешь поспать после лекций.

Джина швырнула в него скомканным носком. Он увернулся с легкостью прирожденного танцовщика, и проклятый носок, пролетев сквозь голографическое изображение молодой дамы, одетой надлежащим образом для лондонского театрального сезона (сезона 1888 года!), приземлился в голографическую же чайную чашку. Когда юная голографическая леди как ни в чем не бывало поднесла чашку к губам и с блаженной улыбкой пригубила, Карл, визжа и хрюкая, повадился на пол и принялся тыкать в нее пальцем.

— Ох, Никки, вот это кадр!

Джина хмуро смотрела на катающегося по полу кретина.

— Спасибо, Карл. Ты просто лапочка. Напомни мне, чтобы я потеряла твое приглашение на мой выпускной вечер. Если он вообще наступит. Бог мой, если Симкинс отвергнет наш сценарий, я брошусь в Ист-ривер!

Карл хихикнул, одним легким движением перекатился на колени, вскочил и выключил голопроектор, позаимствованный ими в университетской библиотеке.

— А вот и нет. Ты просто снимешь фильм, получишь одного или двух «Оскаров» и сменишь его на его же посту. Ты только представь себе: храмовник заведует факультетом!

Джина улыбнулась — и, коварно напав на Карла со спины, успела-таки пощекотать его в отместку. Он вывернулся и ухитрился поцеловать ее, что оказалось очень кстати, как отвлекающий маневр: она ведь так и не решилась поведать Карлу самое страшное — то, что ее тетка знала. А вот все ли она знала, оставалось еще выяснить. О том же, что именно тетушка собиралась с этим своим знанием делать, Джине не хотелось даже и думать. Поэтому она долго-долго стояла, обнимая Карла и пытаясь справиться с нарастающей паникой.

— Эй, — ласково шепнул он. — Неужели все так плохо? Она мотнула головой:

— Нет. Хуже.

— Касси ведь любит тебя, не забывай. Джина, отчаянно моргая, чтобы не разреветься, подняла взгляд:

— Да. Потому-то и хуже.

Его губы сложились в невеселую сочувственную улыбку, от которой у Джины защемило сердце.

— Да, конечно. Я понимаю. Послушай, давай сделаем вот что: пока тебя не будет, я приберусь в берлоге — на случай, если она вдруг решится заглянуть после разговора. И еще я потру тебе спинку, расчешу твои волосы, помассирую ноги, подниму настроение, а?

Она улыбнулась ему сквозь слезы:

— Что ж, милый мальчик, договорились.

Потом она вздохнула и отправилась в душ, где смыла улыбку с лица, надеясь, что вместе с ней смоется и страх. Боже, что она скажет тете Касси? Она попробовала представить себе эту сцену, и внутри все сжалось. Касси Тайрол, спокойная, элегантная, вся такая парижская, несмотря на неисправимый акцент Нью-Голливуда и ранчо в горах, где Джина проводила самые счастливые летние месяцы своей жизни… собственно, единственные счастливые до поступления в колледж, до Храма, до Карла… Тетя Кассии вряд ли воспримет эту новость спокойно. То есть точно не воспримет. Ну конечно, не так, как отец.

Двумя часами позже Джину все еще продолжало трясти, несмотря на то как очаровательно улыбалась она метрдотелю у входа в ресторан Луиджи. Для тех, кто не знает: ресторан этот — самый фешенебельный из всех, которыми владеют стремительно богатеющие члены крупнейшего в Нью-Йорке Храма Владычицы Небесной. В общем, ничего удивительного не было в том, что ее тетка выбрала Луиджи. С учетом положения, занимаемого Касси в Нью-Голливудском Храме, не исключено, что как акционер она имела свою долю прибыли от ресторана. Единственная Джинина тетушка никогда не останавливалась на полпути. Это включало и то, как последовательно она подходила к последней своей религии — грести деньги лопатой. Примерно с той же последовательностью, с какой Джина собирала отказы на свои сценарии.

Метр приветствовал ее с приличествующей церемонностью, по имени:

— Добрый вечер, мисс Кеддрик, стол вашей тетушки вон там.

— Спасибо. — Она подавила дикое желание оправить платье. Пока она принимала душ, расчесывалась и подкрашивалась — о, такой старательности она не проявляла по меньшей мере год, — Карл ухитрился сотворить самое настоящее театральное чудо. Он бегом бросился на сценический факультет и позаимствовал там костюм, который выглядел на миллион баксов, хотя стоил всего-то тысяч несколько. Костюм пожертвовала учебному театру какая-то нью-голливудская дива, чтобы скостить себе налоги. Джина, из собственного упрямства жившая --">