Ульяна Бисерова - Под кожей — только я

заношенная майка, небом. Солнце пригревает еще не всерьез, но зима уже сдалась, отступила. Весной как-то легче поверить в то, что все как-нибудь наладится. Что Йоана поправится. Она простыла еще осенью: жар схлынул, но кашель — тяжелый, нутряной — остался. Исхудала так, что под глазами залегли лиловые тени, как тень от крыльев ночной бабочки.

Хорош бы он был, если бы до сих пор сидел на ее шее! За последнюю пару лет Лука успел побыть полотером в трактире, посыльным в мотеле и потрошителем ржавых барж в дальних доках, пока несколько месяцев назад не пришел на слом. Поначалу Йоана донимала уговорами: «Не голодаем, успеешь еще руки намозолить! Зря учебу бросил — ладно бы бездарь, а то ведь светлая голова!» Лука отмалчивался, зная — после той истории с Петером в класс он точно не вернется, — и гнул свою линию. Не маленький уже, пора самому на хлеб зарабатывать. В конце дневной смены всем рабочим выдают талоны на еду, можно принять горячий душ, да еще и обедом накормят. Не королевская трапеза, конечно: картофельная или гороховая размазня с соевым брикетом, но зато дна хлебной корзины еще никто не видел. При мысли об обеде Лука ощутил в животе привычную тянущую пустоту. Есть хотелось всегда, сколько он себя помнил. Йоана даже смеялась: тощий, как спица, куда только все проваливается. Сама-то она до болезни была дородной, округлой, как румяная сдоба, хотя Лука не мог припомнить, чтобы накладывала себе полную порцию — так, случайные кусочки на бегу перехватывала, торопясь на дежурство в клинику.

Два коротких свистка — перерыв окончен. Порыв ветра донес отголосок истошного вопля: то ли человек, то ли чайка, и не разберешь. Лука встревоженно огляделся, но бригада все так же размеренно, монотонно складывала серые обломки в тачки.

Лука отыскал взглядом Флика. В последнее время они стали неразлучны. Вообще здесь, на сломе, ребята подобрались хорошие, без гнильцы. Когда тащишь с кем-то в паре носилки с инструментом пятьдесят пролетов без остановки, многое узнаешь о человеке, хотя сил и дыхания на разговоры не хватает.

Флик — это, конечно, не настоящее имя. На ID-карте значится что-то до невозможности витиеватое, на арабский манер. На сломе его второе имя — Фалих — тут же переиначили. Прозвище, которое на нидриге значило «муха», и это вынужден был признать и принять даже сам Флик, чрезвычайно ему шло. Лука любил бывать у приятеля: в доме собиралась большая шумная семья, не смолкали разговоры и смех, с кухни плыл одуряющий аромат горячего острого карри. При первом знакомстве Флик скороговоркой перечислил имена старших сестер — темноглазых, застенчивых, с длинными черными косами, которые на памяти Луки и слова не сказали, — только перешептывались и прыскали. Из комнаты в комнату все время сновали бесчисленные близкие и дальние родственники, соседи, чужая чумазая ребятня — кажется, никто во всем квартале и не думал запирать двери. Лука, который привык быть сам по себе, странным образом чувствовал здесь себя как дома.

Во время обеденного перерыва к их бригаде подошел Шлак.

— Сегодня на демонтажной площадке произошел несчастный случай, — негромко, отчетливо проговаривая каждое слово, сказал он. — Один паренек из бригады подрывников сорвался с высоты и разбился. В очередной раз обращаю внимание на необходимость соблюдения правил безопасности. Проведите внеплановый инструктаж, — обратился он к старшему, Кирку, обводя каждого тяжелым взглядом. — А ты, парень, как там тебя?.. Снежинка?

Когда Шлак произнес издевательское прозвище, которое дал ему Хьюго из-за светлых, почти белых волос, Лука мучительно покраснел.

— Я — Лука, бригадир. Лука Стойчев.

— Что ж, запомню. Как я уже сказал, сегодня в моей бригаде освободилось место подрывника. Ты можешь его занять.

— Спасибо. Я доволен своим местом.

— Подумай до завтра. Дважды не предлагаю, — кивнув на прощанье, Шлак отошел.

— Ты голова-теряй? — затараторил, вцепившись в рукав Луки, ошарашенный Флик. — Это же шанс! Паек — сам-три, руки кровь-рви-нет, спина боль-гни-нет. Беда-забудь, иди-свисти. Ты-нет из-за Хьюго?

— Флик, потом. Жуй-молчи.

Приятель уткнулся носом в тарелку и засопел, но его обида, как уже не раз убеждался Лука, редко длилась долго. Вот и сейчас он, привалившись к его плечу, зашептал с заговорщицким видом.

— Смена-после ты-дом?

--">