Анна Бжезинская - Вода в решете. Апокриф колдуньи

собственные слова и вопросы трибунала в тайне и обещала хранить молчание.

Поскольку же сама она остается неграмотной, я, Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, свидетельствую вместо нее собственной рукой.

II

В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в священном зале трибунала, в пятницу, пятнадцатого дня мая, в канун праздника Святой Бенедикты, мученицы, покровительницы убогих дев, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, присутствовавший на утреннем слушании, приказал вновь привести к нему названную Ла Веккья и допросить ее в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, а также свидетелей: падре Фелипе, пресвитера церкви в указанном приходе, и падре Леоне, исповедника и духовного наставника Его Сиятельства наместника, а также падре Лапо, проповедника оного наместника, что и было исполнено.

Ответствую, что все, что произошло до того дня, когда мать показала мне дракона, похоже на темное горное озеро, и только у самого берега, подобно лягушачьей икре и гнилым стеблям, болтаются бесполезные имена моих родных, моего деда и его братьев, а также моих дядьев, что проявляли ко мне неприкрытую ненависть, ибо я постоянно напоминала им о распутстве, что гнездилось под юбкой моей матери. И даже если происходило нечто большее, нечто кроме ежедневных оскорблений и оплеух, к которым, поверьте мне, человек легко привыкает, оно остается скрытым под темной водной гладью моего детства, и даже по настоянию вашего трибунала я не смогу заглянуть под нее. И нет, имя владельца дракона мне тоже неизвестно. Я не знаю, кто были его родители, из какого он прихода, и текла ли в нем чистая кровь, не зараженная ересью, колдовством или иным смертным грехом. Я также не могу сказать, посещал ли он в отведенные дни храмы и с должным ли смирением участвовал в обрядах. Я помню только его густую черную бороду и то, что он был силен, как медведь, или просто казался таковым в моих глазах, ведь мне было всего восемь-десять лет, и я еще не начала кровоточить.

Ответствую, что остальные комедианты относились к нему с уважением, хотя, может быть, я принимала за уважение страх, потому что он злобно покрикивал на всех и постоянно богохульствовал. Да, он клялся ликом Создателя, его локтем, плечом, коленом и другими частями тела, которые перед лицом сего священного трибунала и ради блага своей души я даже не осмелюсь назвать. Никто из наших старейшин не пытался его упрекнуть, хотя жителям деревни за меньшие провинности прокалывали губы. Да, синьор, старейшины исправно следили за порядком в наших четырех деревнях, и когда я была ребенком, наказание назначалось после воскресной службы. Я помню, что провинившиеся становились перед алтарем, но когда я силюсь перед вами назвать их имена и провинности, весь храм словно погружается в темный, грязный омут вместе с вермилианами в праздничных кафтанах с красными кисточками, их женами в груботканых платьях, не способных полностью прикрыть их толстых тел, с румяными детишками, присосавшимися к матерям, словно морские желуди, с ремесленниками, занимавшими почетные скамьи спереди, и слугами, которые скромно держались сзади, распределяясь согласно полу, возрасту и заслугам. Управляющий шахты хриплым голосом вызывал грешников, они поднимались со своих мест и брели, напряженно рассекая сгустившуюся тишину, словно пловцы воду. И эта минута прохода казалась самой длинной, потому что наказание исполнялось четко и без чрезмерного гнева, порой даже с неким жестом снисходительности, похлопыванием по плечу или кивком головы, если виновнику удавалось сдержать крик боли, хотя эта боль чудным образом расползалась на всех нас. Но, что еще более странно, несмотря на столь суровые увещевания, грешников не становилось меньше. На спинах самых закоренелых из них словно раскрывались горные разрезы, созданные бесчисленными ударами батогов, а раны на губах богохульников никогда до конца не затягивались. Некоторые, казалось, даже гордились ими: понурые, они выходили из храма, выплевывали кровь на известковые камни прямо у священной стены, и тут же начинали похваляться, как низко они опустятся на следующее утро и каких глубин в своем падении достигнут. Потом они провожали жен и детей домой и шли в трактир, который в те времена держал этот негодяй Одорико, о чем, конечно, вам приходилось слышать.

Ответствую, что я также не знаю, как получилось, что комедиантам --">