Алекс Адамс - Еще жива

поддержания порядка.

– Если это не соль, то что же это тогда?

– Кукурузный сироп с высоким содержанием глюкозы. – В голосе ответившего звучит превосходство уверенного в своей правоте человека.

Может, он и прав. Кто знает?

– Соль, кукурузный сироп. Какая разница? – спрашиваю я у стен, но ответа они не дают.

Позади меня начинается какое-то движение. Я оборачиваюсь и вижу Лизу-без-фамилии, стоящую в дверях. Она стала еще более тощей, чем была, когда я появилась здесь неделю назад. Лиза моложе меня на десять лет. Англичанка из города, название которого заканчивается на – шир. Дочь одного из мужчин, находящихся в соседней комнате, и племянница второго.

– Не имеет значения, что приводит к болезни. По крайней мере теперь. – Она смотрит на меня тревожными глазами. Но это обман: Лиза слепа от рождения. – Правда?

Времени у меня в обрез – я должна успеть на корабль, если хочу попасть в Грецию.

Я наклоняюсь, поднимаю свой рюкзак, надеваю на плечи, ставшие еще более костлявыми. В пыльном зеркале на стене видно, как они выступают под тонкой футболкой.

– Конечно нет, – говорю я ей.

Когда первая слеза скатывается по щеке Лизы, я отдаю то, что у меня для нее осталось: обнимаю и нежно глажу ее тонкие волосы.

До вазы я и не подозревала, сколько во мне твердости.

Забытая ваза.

Тогда

Моя квартира представляет собой современную крепость. Замки, цепочки, код, который нужно правильно набрать с трех попыток, иначе явится охрана и потребует от меня подтверждения, что я именно тот человек, за которого себя выдаю. И все это вмонтировано в довольно хлипкую деревянную раму.

Одиннадцать часов мытья полов и туалетов и уборки мусора в замкнутом пространстве. Одиннадцать часов, во время которых можно коротко переговорить только с безответными мышами. Сейчас мои глаза печет от прошедшего дня и хочется их вынуть из глазниц и ополоснуть водой.

Когда дверь наконец открывается, я уже знаю. Поначалу я думаю, что дело в красном глазке автоответчика, подмигивающем мне из кухни. Но нет, это явно другое. В воздухе витает что-то чужое, как будто кто-то, проникший в квартиру в мое отсутствие, трогал мои вещи, не оставляя на них следов.

Золотистый свет заливает гостиную практически сразу же, как только мои пальцы касаются выключателя. Я моргаю, пока на глазах не появляется защитная влага. Зрачки сужаются, как им и положено, и я наконец могу пройти в светлое помещение, не споткнувшись.

Говорят, что это паранойя, если тебя на самом деле не преследуют. Нет, у меня не бегут по затылку мурашки, заставляя озираться, но я не ошибаюсь насчет воздуха: кто-то его побеспокоил в мое отсутствие и в нем появилось что-то чужое.

Ваза.

Не такая, в которую ставят цветы, нет. Эта выглядит как музейный экспонат, произведение гончарного искусства, которое старше, чем этот город, – об этом говорит въевшаяся в поры грязь. И эта древняя ваза наполняет мое жилище тенями давно умерших и похороненных людей.

Я могла бы осмотреть ее, поднять с пола и убрать отсюда. Но есть вещи, после прикосновения к которым все будет уже не так, как прежде. Я – продукт второсортных фильмов, которые я видела в своей жизни, суеверий, о которых когда-либо слышала.

Я должна осмотреть эту вазу, но мои пальцы отказываются повиноваться, оберегая меня от того, к чему это может привести. Вместо этого они берут телефон.

Комендант нашего дома отвечает на звонок после восьмого гудка. Я спрашиваю, не пускал ли он кого-нибудь в мое жилище, но его сознание витает где-то в иных измерениях. Проходит целая вечность. Тем временем я представляю, как он чешет себе яйца – просто по привычке, а не по какой-то иной причине, – подсчитывая в уме, сколько пива осталось у него в холодильнике.

– Нет, – говорит он в конце концов. – Что-нибудь пропало?

– Нет.

– Тогда в чем проблема?

Я нажимаю отбой. Считаю до десяти. Когда я оборачиваюсь, ваза стоит на том же месте в моей гостиной, точно посередине между диваном и телевизором.

Дальше в моем списке служба охраны.

– Нет, – отвечают мне, – мы не зафиксировали проникновения в ваши апартаменты в течение дня.

– А как насчет пяти минут назад?

Тишина.

– Да, конечно. – И потом следует предложение: – Прислать к вам кого-нибудь?

От полиции пользы не больше. Никто не вламывается, чтобы оставить вещи, объясняют мне. Это, должно быть, презент от тайного обожателя. Или, может, я просто чокнутая. Они, конечно, прямо об этом не говорят, но --">