Уиллис Джордж Эмерсон - Закопченный бог, или Путешествие во внутренний мир

линиями генерального сражения; звучный гром льда размола походил на длительные залпы артиллерии. Куски льда, больше чем дом, часто поднимались сто футов могущественной силой бокового давления; они дрожали бы и качались бы туда и сюда в течение нескольких секунд, затем спускались, терпя крах вниз с оглушительным ревом, и исчезали в пенящихся водах. Таким образом, больше двух часов, соревнование ледяных гигантов продолжалось.

Казалось, как будто конец пришёл. Ледяное давление было потрясающим, и в то время как мы не были пойманы в опасной части пробки, и были в безопасности в настоящее время, все же совершение вертикальных колебаний и раздирание тонн льда, как он падал, плещась тут и там в водяные глубины, наполняли нас дрожащим страхом.

Наконец, к нашей большой радости, размол льда прекратился, и в течение нескольких часов большая масса, медленно разделилась, и, как будто действие провидения было совершено, прямо перед нами лежал открытый канал. Мы должны рисковать с нашим небольшим судном в этом промежутке? Если бы давление продвинулось снова, то наш небольшой шлюп так же как мы сами был бы сокрушены в небытие. Мы решили рискнуть, и, соответственно, подняли наш парус к благословенному бризу, и скоро стартовали как скаковая лошадь, бегущая через неизвестный узкий канал открытой воды.

Часть пятая. Среди глыб льда

В течение следующих сорока пяти дней наше время использовалось в уклонении от айсбергов и поисках каналов; действительно, без сильного южного ветра и маленькой лодки, я сомневаюсь, возможно, ли что эта история, когда-либо давалась миру.

Наконец, наступило утро, когда мой отец сказал: «Мой сын, я думаю, что мы должны увидеть дом. Мы почти прошли через лед. Смотри! открытая вода находится перед нами».

Однако, было несколько айсбергов, которые плавали далеко к северу в открытой воде все еще перед нами с обеих сторон, простираясь далеко на многие мили. Непосредственно перед нами, и по компасу, который теперь исправил себя, указывая север, было открытое море.

«Какая замечательная история, которую мы должны рассказать людям Стокгольма», продолжал мой отец, в то время как вид извинительного восторга освещал его честное лицо. «И думай о золотых самородках, упакованных в трюме!» Я сказал добрые слова похвалы моему отцу, не только за его силу духа и выносливость, но также и за его смелость как исследователя, и за то, что он сделал путешествие, которое теперь обещало успешный конец. Я был благодарен, также, что он собрал богатство золота, которое мы везли домой.

Наша лодка упала назад на айсберг, который к этому времени перевернулся, изменив сторону, обращённую к нам наверх. Мой отец был все еще в лодке, запутавшись в корабельных снастях, в то время как я был брошен на расстояние приблизительно в 6 метров.

Я быстро встал на ноги и кричал своему отцу, который ответил: «Все хорошо». Именно тогда осознание пришло до меня. Ужас на ужасе! Кровь застыла в моих венах.

Айсберг был все еще в движении, и его большой вес и сила в переворота заставят его погрузиться временно. Я полностью понял то, что это произведет всасывающий водоворот среди масс воды на каждой стороне. Они должны помчаться в понижение во всей их ярости, как волки с белыми клыками, стремящиеся к человеческой добыче.

В этот высший момент умственного мучения я помню, что гляжу на нашу лодку, которая лежала набоку, и спрашиваю себя, можно ли это исправить, и может ли мой отец освободиться. Действительно ли это конец нашей борьбы и приключений? Это смерть? Все эти вопросы пронеслись в голове в доли секунды, и мгновение спустя я был занят борьбой смерти и жизнью. Тяжелый монолит льда опустился ниже поверхности, и холодные воды булькали вокруг меня во взбешенном гневе. Я был в кессоне, с водами, вливающими на каждой стороне. Ещё момент и я потерял сознание.

Я подполз близко к крутой стороне айсберга, и всматривался далеко вниз, надеясь, все еще надеясь. Потом я сделал круг по айсбергу, просматривая каждый метр пути, и таким образом я продолжал делать круг за кругом. Одна часть моего мозга, конечно, становилась маниакальной, в то время как другая часть, я верю, и делаю по сей день, была совершенно --">