Алекс Кроу - Неразменный Золотой

без особого напряжения, но мышцы спины и рук вздулись, являя свою мощь поднявшемуся с колен с горшком в руках Ши Шеламу. Тот видел подобную картину неоднократно, но неизменно впадал в легкий транс восхищения, поскольку, как и все коренные заморийцы, был невысок ростом и узок в кости. Вот и сейчас он замер с идиотской ухмылкой на тонких губах, только руки крепче сжали горшок.

Конан повернулся и, увидев оторопевшего Ши Шелама, слегка прихлопнул его ладонью по плечу:

– Я же тебе сказал - проснись!

Ши Шелам просел, едва не выпустив из рук посудину с едой.

– Ну, что тут у тебя? - добавил Конан, забирая у Ловкача горшок. Сбросив на пол деревянную плашку, служившую крышкой, и заглянув внутрь, Конан рассвирепел. - Кром! Что это за мерзость?! - его синие глаза уставились прямо в душу Ловкача Ши, и тот мгновенно втянул голову в плечи, опасаясь кулаков своего юного гостя.

– Это тушеные овощи, которые я стянул на позавчера, - пролепетал он.

В тот же миг Конан швырнул горшок в стену и сгреб Ши Шелама за грудки.

– Ты же ночью говорил, что у тебя на утро припасена еда, достойная королей!

– Так я пьян был от твоего вина, вот и преувеличил немного, - попытался свалить вину на киммерийца Ши.

– Немного? - Конан принюхался. - Тут воняет, как в логове сдохшего медведя.

Действительно, горшок, ударившись о стену, разлетелся осколкам по всем углам вместе со своим содержимым, и запах протухших овощей заполнил небольшое помещение, сделав невыносимым и без того спертый воздух.

– Но ты принес такое хорошее вино, что не опьянеть было невозможно, - Ши Шелам сморщил свою крысиную физиономию, словно собираясь расплакаться, - а овощи в тот день, когда я их себе подарил в квартале торговцев, на самом деле были приготовлены для особ королевских кровей. Я ведь в тот вечер съел половину и ручаюсь за свои слова. Кто ж знал, что они так быстро испортятся?

– Тьфу! Сам набивай желудок этим гнильем, а мне пора.

С этими словами Конан приподнял Ши Шелама на локоть от земляного пола, подержал пару мгновений на весу и, словно тряпичную куклу, посадил на топчан. Ловкач только хлопал глазами, а когда Конан надел перевязь с мечом и вышел, чуть не сорвав занавеску, служившую входной дверью, тонко заскулил от обиды. Он ведь не был виноват, что Конан проснулся в ужасном настроении! Наоборот, он ему оказал всякие почести, как уважаемому гостю. Даже свой топчан уступил.

Насчет топчана Ши Шелам лукавил сам с собой. Дело в том, что, отчаянно храбрый (по его собственному убеждению) днем, ночью он безумно боялся - всего. И демонов, кои кругами бродили вокруг его жилища (опять же по его личному убеждению), и диких зверей, воющих за стенами Шадизара после полуночи, и самого Нергала, который, судя по всему, беспрестанно ломал голову, как бы ему заполучить в свое мрачное царство Ловкача Ши. А потому маленький замориец был несказанно рад, если огромному мощному варвару случалось переночевать в его халупе. Ясное дело, Конан всегда располагался на топчане, хотя тот ему был и короток, и узок, а хозяина отправлял на пол.

Но в данный момент это лукавство помогало Ши Шеламу чувствовать себя правым.

Конан, выйдя из лачуги приятеля, зажмурился: огненный глаз Митры стоял почти в самом зените и в полную мощь изливал на тварей, копошащихся на земле, свою жаркую любовь. Поправив меч, варвар вышел в проулок и направился в сторону Восточных врат. Каких-либо планов на день у него не было, а о ночи думать было еще рано. Все, чего Конан хотел сейчас, это набить желудок. А уж потом можно было пораскинуть мозгами относительно дальнейших дел.

Киммериец шагал широко и уже подходил к восточным воротам, когда услышал позади себя тяжелое дыхание. Он не обернулся. За короткое время, которое ему потребовалось, чтобы выйти из Пустыньки (окраинного района Шадизара, в котором проживал Ши Шелам и другие, подобные ему) собственно к городу, он встретил всего двух прохожих, которые не были достойны никакого внимания по причине своей полной никчемности. Догонявший его человек наверняка ничем от них не отличался, а интуиция подсказывала, что опасности он не представляет. Конан продолжал путь как ни в чем ни бывало и повернул голову в сторону преследователя только тогда, когда тот поравнялся с ним, а ушей киммерийца достигли слова:

– Не гневайся на меня за назойливость, бычий загривок, но мне бы хотелось знать, что испортило тебе настроение настолько, что ты облил мое жилье моими же вонючими --">