Вадим Юрьевич Панов - Кардонийская петля

не хотелось. – Мне нужен землекоп.

В ответ раздались смешки.

Лысый повернулся к офицеру:

– Насколько я помню, моё имущество будет передано родственникам?

– Совершенно верно, – подтвердил приотец.

– Тому, кто выкопает мне могилу, я завещаю медальон! – Адиген снял с шеи золотой овал с изображением Доброго Маркуса и продемонстрировал его молниеносно заинтересовавшимся солдатам. – Даже в самой захудалой скупке за него дадут не меньше цехина.

– Я выкопаю, – подался вперёд один из рядовых.

– Отлично, доброволец, за работу. – Лысый сложил на груди руки. – И пошевеливайся, терпеть не могу лентяев!

Сантеро негромко выругался, поморщился, поймав на себе выразительный взгляд командующего экзекуцией офицера, и тоже взялся за лопату.

– Слышал, ваше последнее желание было весьма экстравагантным, – улыбнулся офицер, глядя на адигена.

– Теперь я согласен на трубку, – мгновенно отозвался лысый. – Это лучше чем ничего.

– Моя сгодится?

– Вполне.

Адам покачал головой и обречённо вонзил лопату в землю. До расстрела оставалось примерно полтора метра мягкой приотской земли.

(обратно)

Часть I Змеиный мост

Глава 1, в которой Нестор выслушивает Помпилио, Сантеро выходит к реке, Арбедалочик принимает решение, а Орнелла начинает день с приключений

«Милая моя, Этна!

Понимаю, что, наверное, надоел тебе своими размышлениями, но я не могу не думать… Ты ведь знаешь это лучше всех, не так ли? Я думаю, размышляю и – да, постоянно повторяюсь, но только потому, что тема слишком важна, и я не могу её оставить.

Я всё время думаю об этой проклятой бойне.

Помнишь, когда произошла битва за Валеман, мы с тобой, милая Этна, пришли к выводу, что плохой мир гораздо лучше победоносной войны? Вывод, как сказали наши прогрессивные и гордые друзья, пошлый и прозвучавший из многих осторожных, недостаточно патриотичных уст. Наши друзья считали, что Приоту необходимо «проучить»… Я давно с ними не общался, с нашими друзьями, я не знаю, где они и чем занимаются, зато я знаю, что плевать хотел на их мнение. Мир лучше, теперь я уверен в этом гораздо сильнее, чем после Валемана.

Наверное, потому, что теперь я военный.

Или потому, что нам пришлось расстаться.

Мне приходится писать тебе письма, милая Этна, но так, наверное, даже лучше, потому что письма – это маленькая исповедь. Они совсем не похожи на разговор, письма проще и сложнее одновременно. Я не вижу твоих глаз, но представляю их. Я не слышу твоего голоса, но представляю его. И я думаю над каждой буквой, потому что слова, которые прилетят к тебе на бумаге, должны быть мной.

Письма – они очень честные, но я узнал об этом, только став военным.

Я изменился.

Помнишь, мы сидели на берегу, на нашем месте у крепости Тах, помнишь? Это было за день до поездки в Унигарт. Мы купались, ели хлеб с сыром, запивали его красным вином и смотрели на закат. А потом ты почему-то сказала про войну. Ты сказала, что нашим детям, которые у нас скоро появятся, она совсем не нужна. Я согласился. А теперь я офицер действующей армии. Странно, да? Я – офицер.

Извини за сумбур.

Мы побеждаем, моя милая Этна, мы побеждаем, но успех меня не греет. Приотцы бестолковы и тем отнимают у нас заслуженные почести. В чём радость победы, если противник совсем глуп? Иногда мне кажется, что мы убиваем беззащитных, и от этого становится тоскливо. Я не вижу в приотцах смертных врагов, потому что они кардонийцы. Да, они предали Конфедерацию, с потрохами продались Компании, но всё-таки они наши братья. И плохо воюют. И умирают, потому что мы лучше обучены и вооружены.

И мне тоскливо».

Из личной переписки фельдмайора Адама Сантеро

27-й отдельный отряд алхимической поддержки

Приота, окрестности озера Пекасор, начало сентября

– Осветительный! – рявкнул Адам. – Не спать, манявки! Осветительный!

Три предыдущих выстрела, три алхимических солнца, ещё несколько секунд назад пылавших над полем боя, теперь издыхали под натиском ночи, и срочно требовалась добавка.

– Гессель! Чтоб тебя трижды в левый борт!

– Уже!

Сантеро оторвал взгляд от бинокля, собираясь обматерить нерадивого сержанта, --">