Генри Лайон Олди - Отщепенец

— Это что? — Мирра повела рукой. — Всё это?

— Кафе, — объяснил Боров. — Ну, столовка, для сотрудников.

— Нет, я о другом. Что здесь такое? Рудники?

— Саркофаг.

— В смысле?

— Да нет тут никакого смысла, детка. Куриное яйцо размером с город, аномалия природы. Били, били, не разбили… Яйцо и станция наблюдения при яйце. Сидят, ждут у моря погоды. Может, чего вылупится? Одиннадцать лет ждут, придурки, или двенадцать, не помню уже. Ты врубаешься, а? Уйма времени! Зарплата, премия, надбавка за вредность — денежки капают, чего ж не ждать? Я бы сто лет ждал, честное слово…

— И всё?

— И всё. Планета необитаемая, на карантине.

— Тут что, одни учёные?

Боров смеялся долго, вкусно. Щёки Борова тряслись, изо рта летели брызги слюны. Для ларги́, как презрительно звали брамайны граждан просвещённого Ларгитаса, он с преступным легкомыслием относился к науке в целом и к учёным в частности. Видимо, сказывались годы, потраченные на перевозку стейков. Пока он смеялся, Мирра разглядывала столовку. На Чайтре эта столовка называлась бы рестораном, щеголяя первым, а то и высшим классом. Народу вокруг было мало, человек пятнадцать. По меркам брамайнских планет с их чудовищной скученностью — считай, вообще никого. Люди ели, пили сок, беседовали, нимало не интересуясь Миррой и её спутником. Вру, поправила себя Мирра. Вон, косой взгляд. И вон ещё. Яйцеголовых ларги́ раздражает присутствие грязной энергетки. Так раздражала бы собака — кудлатая, слюнявая, с вываленным языком, которую не гонишь прочь лишь из опасений повздорить с хозяином. Ага, вы любите нас, как мы любим вас. Трахнуть меня скучающим работникам умственного труда не зазорно, главное, не выпячивать грешок на всеобщее обозрение. Ходи потом в зоофилах! Ага, ещё взгляд. Славный мальчик, пушок на щеках. Смотрит без презрения, с интересом. Знакомый интерес, понятный. Ой, мы застеснялись! Ой, мы потупились, мы кушаем омлет…

— Учёные, — отсмеявшись, подтвердил Боров. — На вишне копчёные. И обслуга, не без того. Раньше были гематры, сейчас нет. Может, осталась пара-тройка, я не в курсе.

— Это тоже учёный?

Мужчина, на которого указала Мирра, с увлечением грыз ногти. Вредная привычка, обычное дело, но никогда раньше молодой брамайни не встречались люди, наслаждающиеся процессом так, как этот ларги́. Прикусить заусенец, потянуть, отпустить. Облизать палец. Пощёлкать ногтем, цепляя и отпуская острый край зуба. Отгрызть кусочек. Пожевать, сплюнуть на ладонь. Изучить выплюнутое. Сунуть обратно в рот. Томно прикрытые глаза. Еле слышные стоны наслаждения. Бисеринки пота на лбу. Складывалось впечатление, что за столиком сидит эксперт, дегустирующий редчайший сорт бренди из закрытой коллекции для миллиардеров.

— Учёный, детка. Клаас Янсен, граф форономии. Ты не думай, он нормальный, просто обкуренный. Тут знаешь, какая травка растёт? Покуришь, и крыша набекрень.

— Знаю, — отмахнулась Мирра. — Курила.

— Что ты курила, детка? Тут травка — всем травкам травка. Примешь косячок, и свет тебе видится мягким. Порезала палец — на хи-хи пробивает, врубилась? Запах цветов — вкуснотища. Гладкое — страх. И закат солнца — страх, но другой. Красное вроде как музыка. Зубы болят — в радость. И всегда по-разному, не предугадаешь. Слух превращается в зрение, осязание — в обоняние…

— Жизнь — в дерьмо. Покурил пару лет, и бегом на кладбище.

— А вот и нет! Проверенное дело, вреда — ноль на выходе. Час кайфа, и отпустило без последствий. Тут многие покуривают. Я хотел вывезти чуток, на продажу, да нельзя — карантин. Лишат лицензии, а то и в тюрьму законопатят. Ты не ерепенься, а? Парни подвалят, ты иди с ними. Они тебе и курнуть дадут, и нальют, и вообще…

— Не пойду, — решила Мирра. — Не пойду я с твоими парнями.

— А с кем ты пойдешь? Куда?!

— А вот с ним! Эй, красавчик! Да, ты, с омлетом…

Мальчик встал:

— Это вы мне?

— Бери омлет, иди сюда. Садись, я девочка добрая, не укушу. Давай так: как ты скажешь, так я и сделаю. Знакомься: это старший механик Вандерхузен.