Маэль Ферпье - Я забыла все на свете

Меня будит зловоние.

Я приоткрываю глаза, не понимая, где нахожусь. Рядом на коленях стоят два матроса. До меня им дела нет, у них важное занятие – спор, кому достанется рюкзак. Память у меня, может, и отшибло, но догадываюсь, что рюкзак мой, потому что он был при мне, когда я повалилась на эту зеленую скамеечку. Бейсболка, красующаяся теперь на бугристой башке одного из спорщиков, тоже моя. Другой тянет из рюкзака зажигалку. От злости у меня вспыхивают щеки. По какому праву они роются в моих вещах? Мне бы сейчас очень пригодились какие-то зацепки, глядишь, и память бы вернулась. Матрос, налюбовавшись зажигалкой, щелкает колесиком. Появляется огонек. Оба мародера издают почти нежное «ах!», как будто у них в руках расцвел прекрасный цветок.

Теперь я вижу, что они не люди. На их лицах нет живого места, сплошь ямы и шишки. Пухлые хомячьи щеки, здоровенные крючковатые носы, костистые подбородки. Лысые черепа скошены назад, на макушке костяной гребень. Кожа странного цвета: черная, с зелеными бликами. Какой-то болезненный окрас! К тому же от обоих нестерпимо разит серой – не слишком приятные типы. Язык, на котором они бодро переговариваются, мне совершенно неведом.

Когда один из матросов вытягивает из рюкзака что-то (вроде бы носок), я, не стерпев, кидаюсь на него, чтобы отобрать.

– Отдай!

Но не тут-то было. Тот, что завладел зажигалкой, скалит острые зубы, второй, нахлобучивший мою бейсболку, зыркает на меня красным глазом.

– Нукарит наитук пиарак! – угрожающе произносит он на своем гортанном языке. – Ивит милиак унванганернут.

– Это мое! – не отступаю я. – Отдайте мои вещи!

Я тянусь за бейсболкой, но матроса не застать врасплох. Он увертывается и контратакует – толкает меня в спину. Изумленная его силой, я падаю ничком на свой рюкзак. Меня мутит от острой боли. Несколько секунд я валяюсь, не соображая, что произошло. Потом сажусь, перед глазами все плывет, по щекам катятся слезы. Но рюкзак изо всех сил прижимаю к себе – пусть видят, что я не забыла о причине нашей потасовки.

На тыльную строну моей кисти падает красная капля. Кровь. Моя кровь.

Шмыгаю носом, утираясь ладонью, не сводя взгляд с обидчика. Он дорого заплатит за это!

– Кимирарсук налангуилап! – лает матрос в бейсболке, тыча в меня пальцем. – Раожиут кина ангажур багак.

Я глотаю кровавые сопли, вытираю о джинсы ладони и встаю, несмотря на дрожь в коленках. Закидываю за спину рюкзак – показываю, что им нечего на него зариться.

– Мое! – говорю я, сильно гнусавя.

Ни за что не покажу этим скотам свою слабость. По сравнению с ними я, конечно, пушинка, ну и ладно. У меня есть ощущение, что я уже попадала в ситуации вроде этой. Что, если в прошлой жизни я была драчуньей? Во всяком случае, от вкуса крови во рту я не пала духом. Уже неплохо.

Внезапно распахивается дверь, и мы втроем вздрагиваем от неожиданности. Перед нами – рассерженный колдун.

– Вот же пакостники! Как не стыдно! – Он грозит обоим матросам пальцем, как детям, широкие рукава придают его жестам внушительность.

– Сурусик! Китурнгак, алартибокук… – бормочет тот, на ком моя бейсболка.

– Нипангерокут! Мне все равно, кто первый начал. Немедленно сними эту шапчонку, ты в ней смешон.

Матрос со сконфуженным видом повинуется. По крайней мере у меня пропали сомнения, кто на этой посудине главный.

– Илитсик, атии суливок! Марш на палубу! Что-нибудь смажьте и смотайте, дел навалом. Найдите себе занятие, а не то я сам вам его найду. Атии!

Немногочисленная команда баржи торопится с глаз долой. Колдун подбирает бейсболку, выроненную матросом, поворачивается и надевает ее мне на голову, пристально глядя на меня.

Я так же внимательно изучаю его.

Он успел переодеться. Теперь на нем шаровары и черная туника с поясом, на шее – золотое ожерелье с зелеными камнями. Индийский раджа, да и только. Черные непокрытые волосы красиво обрамляют лицо. Темно-зеленые, как изумруды, глаза смотрят на меня не мигая.

Секунд за десять он, кажется, принимает решение.

– Иди за мной. Займешься чем-нибудь полезным, хватит бездельничать.

Он подходит к своей стойке и толкает левый угол. Оказывается, там дверца на петлях. Очутившись по другую сторону, ловлю себя на странном ощущении: это все равно что проникнуть в запретную зону.

Мы проходим вдоль стены и оказываемся в просторном помещении. Здесь куда интереснее, чем в приемной.