Брайан Стейвли - Присягнувшая Черепу

– Он тебя любит? – глупо спросила я.

Эла с улыбкой обернулась:

– Что бы этот старый дурень понимал в любви!

– Хоть однажды он должен был любить.

– Однажды? – Жрица склонила голову к плечу, потом, сообразив, кивнула. – А, ты про Испытание.

– Он его прошел. Значит, кого-то любил. Без этого никак.

– Возможно, – ответила Эла и пожала плечами. – Довольно о нем, Ананшаэль уже почти схватил его. Так вот что тебя тревожит? Последний дар богу?

Я колебалась. Правда виделась мне унизительной.

Жрица развернула меня к себе лицом. Одной рукой она взяла меня за плечо, другой приподняла подбородок так, что мне пришлось взглянуть в ее темные глаза. Облачко ее волос светилось в огнях свечей, а лицо терялось в тени. Она была лишь немногим выше меня, но тогда я снова почувствовала себя ребенком, заплутавшим в лабиринте едва знакомых чувств.

– Они всем тяжело даются, – сказала Эла. – Последние строки песни. Даже жрецам Ананшаэля случается забывать, что мы принадлежим нашему богу. А любовь – коварная, пронырливая богиня. Она заставляет верить.

– В любовь?.. – Я осеклась, не в силах выдавить больше этого короткого слова.

Эла кивнула:

– Кого бы ни любила, ты веришь, что можешь ее удержать. Или его. – Она пальцем погладила меня по щеке. – Это не так.

Это было слишком. Почувствовав в глазах горячие слезы, я только и сумела мотнуть головой, толкнула кедровую дверь и шагнула в ночную прохладу – из теплого мерцания двух свечей в древний и холодный блеск рассыпанных над головой бесчисленных звезд. Вокруг светились под луной выстроенные из бледного песчаника дома и залы Рашшамбара. Между ними поодиночке и по двое прохаживались люди: болтали, смеялись или молчали. Темноту раскрасил обрывок далекой песни. Я ничего не замечала, я уходила от всего этого, пока могла, – до самого края плоской вершины, где пришлось выбирать: остановиться или упасть.

С обрыва я заглянула в окружавшую Рашшамбар пропасть. Конечно, я бывала по ту ее сторону. Я за ней родилась, росла до десяти лет и за прошедшие с тех пор пятнадцать не один десяток раз проходила по узкому каменному пролету, связавшему Рашшамбар с горами и внешним миром. Наша крепость удалена от мира, но вера наша не монашеская, она стремится к проповеди и распространению. Всюду, где живут люди, ступает наш бог: бесшумно шагает по мраморным коридорам власти и по нищим переулкам, посещает затерянные на лесных полянах хижины, и шумные гавани, и многолюдные военные лагеря. Он всех наравне оделяет своей справедливостью. И нам, ее служителям, приходится выбираться в широкий мир. На каждый мой год в Рашшамбаре приходился год за его пределами: то к западу от Анказских гор, то к востоку, но всегда я жила среди людей, изучала их обычаи, надежды и страхи, их нужды. Я жила в Сиа и во Фрипорте, в запутанных лабиринтах Уваши-Рамы и в деревушках на восточной стороне Зеленой Пропасти. Я заводила друзей и знакомых, я тепло вспоминала оставленных на двух континентах любовников, и все же…

Я не услышала шагов Элы, слишком тихо она ступала, но уловила ее запах – жасмина и дыма – в прохладном дуновении пустыни. Она остановилась за моим плечом. А когда заговорила, голос словно окружил меня.

– Казалось бы, пора уже и привыкнуть, – негромко сказала она.

Ее слова были согреты непонятной мне улыбкой.

– К чему привыкнуть?

– К собственной тупости.

– Не понимаю, – покачала я головой, не оборачиваясь.

– Понимаешь. Отлично понимаешь, по крайней мере в том, что касается твоего любопытного… затруднения. Я его не предвидела. – Эла хихикнула. – Каждому застит глаза собственный опыт, а я всегда легко влюблялась.

Я протяжно, неровно выдохнула, все еще глядя в бездну. Мне почему-то делалось спокойнее при виде ее, в шаге от падения. Словно я воочию узрела миллионоперстую длань терпеливого, ожидающего меня бога.

– Как это вышло, – спросила я то ли у вставшей рядом Элы, то ли у самой себя, – что за столько лет я… я не…

– Никого не полюбила?

Я онемело кивнула.

– Может, ты разборчивее меня. Поверь мне, Пирр, в притязательности нет ничего дурного. Я как-то влюбилась в крестьянина из предместий Чуболо. От него всегда несло брюквой, а пальцы у него были короткие и шершавые, как хрустящие колбаски. И я не слыхала, чтобы он связал больше пяти слов подряд.