Василий Ярославович Голованов - Завоевание Индии

Бухарию и Хиву на реку Индус». Приказ по форме и по содержанию был самым что ни на есть «настоящим»: казакам предписывалось, в частности, торговые заведения Англии в Индостане разорить, «а угнетенных владельцев освободить и землю привесть России в ту же зависимость, в какой она у англичан, и торг обратить к нам». Можно себе вообразить, что казаки были посланы в Индию в качестве, так сказать, передового отряда, – хотя это мало сообразуется с «часовою механикой» всего индийского похода: во всяком случае, «на реке Индус» казаки должны были бы оказаться уже в начале лета 1801 года, за три месяца до подхода основных сил экспедиции. И это заставляет предполагать, что причина, вызвавшая «фальстарт» казаков, была не та, что подразумевается обыкновенно, тем более что ни в феврале, ни в марте, когда и общие, и даже

частные детали этой экспедиции были ясны и Павлу и Наполеону, никто не попытался остановить казаков, успевших ко времени убийства императора забраться в киргиз-кайсацкие степи. Значит, приказ о выступлении казаков в Индию и задуманный Павлом «индийский поход» лежат в совершенно разных плоскостях.

В чем тут дело?

Екатерина II после пугачевского бунта откровенно ненавидела казаков, называя их просто «вооруженными крестьянами». Павел не был бы самим собой, если бы не считал, наперекор своей матушке, что это не так. Казаки были в его Гатчинском потешном воинстве, и один из них, Евграф Грузинов, дослужился до чина полковника, причем пользовался редким благорасположением императора. Это его и подвело. В 1798 году Павел пожаловал Грузинову тысячу душ в Московской и Тамбовской губерниях, но тот, к изумлению царя, решительно отказывается от принятия оных. То был, как пишет Н. Я. Эйдельман, акт чисто казацкой независимости: нежелание быть одолжену сверх меры и за то поступиться вольностью.

Однако отказ от царской милости вызвал у Павла припадок ярости: нимало не скорбя, он заточает своего соратника-гатчинца в Ревельскую крепость, а затем вместе с братом ссылает под надзор на Дон, где осенью все того же рокового 1800 года и возникает, как гром среди ясного неба, «дело Грузиновых». Первым был допрошен Петр Грузинов, отставной подполковник; он заявил, что «не слушает ни генералов, ни фельдмаршалов», за что был тут же арестован. Узнав об аресте брата, Евграф Грузинов разразился «самыми поносными и скверно матерными словами» да «коснулся при том произнести такое же злоречивое изречение и к имени императорского величества, что повторял неоднократно». Будучи после этих заявлений неоднократно допрошены с пристрастием, братья от слов своих не отреклись, так что вызвали у следствия глубокое недоумение: как мог Евграф Грузинов, «человек пугачевского склада», так долго находиться при государе? Ответа не было. Но крамола, которой еще не видывала и не слыхивала павловская Россия, – была. Так, идеалом управления страной был, по Грузинову, «всеверующий, всезнающий, премудрый, всетворящий, всевластительный, всесословный, преблагой, пресправеливый, всесвободный Сенат». «Эта формула, – читаем у Н. Я. Эйдельмана, – имитирующая атрибуты Бога из Катехизиса и по сути близкая к пугачевским „неистовым манифестам”, дополняется заявлениями Е. Грузинова: „Я не так как Пугач, но еще лучше сделаю”. ‹…› Следователь генерал Кожин нашел, что Е. Грузинов „разделял донских подданных с великоросскими” и „между тем представлял донского казака Ермака Тимофеевича, упоминая и о всех донских казаках, что они от высокомонаршего престола состоят независимы, и будто к тому вечною присягой не обязавшись, а только к службе временно, и будто он, как и все казаки, нимало не подвластные, а потому ж и не подданные”. Вдобавок Грузинов требовал у Кожина ответа „почему государь император есть законный его государь?”» ^[20].

Разумеется, оба брата были, по выяснении дела, в октябре 1800 года казнены в Черкасске (засечены насмерть или обезглавлены). Но что было делать с крамолой? Павел, убежденный, что «в России нет важных лиц, кроме того, с которым я говорю и пока я с ним говорю», не знал, что делать с таким вот неохватным и дерзким самовольством. Выходило, что дворянство боится его, а казаки – нет. Крамола внутри каждого, и она неизживаема. Что делать? Посылать войска на Дон нет повода. И тогда является мысль – услать всех казаков в количестве 30 тысяч со всей их крамолой за тридевять земель, на край света – чтобы там, на том неведомом краю, они бы лучше всего и --">