Гарри Тертлдав - К защите родины — готовы!

Смита. Лицо хорвата было прямо как в фашистском учебном фильме: твердое, суровое, красивое, готовое к выполнению любого приказа без вопросов и размышлений, ни грамма лишнего жира. Следователь с таким лицом мог напугать допрашиваемого одним только взглядом, а напугать подследственного — уже полдела.

— Так вы и есть те самые англичане? — требовательным тоном спросил майор. Он и сам говорил по–английски, с таким оксфордским произношением, которым Смит не мог бы похвастаться и сам. Смит и Дринкуотер переглянулись. Оба англичанина осторожно кивнули.

С автоматизмом, достойным робота, рука майора поднялась в безупречном фашистском салюте.

— Родина благодарит вас за помощь в поимке врага государства и истинной веры, — обьявил он.

Стоны лежащего на земле Богдана изменились. Он понял, что его предали. Смит пожал плечами. У него тоже была родина — Лондон отдал ему приказ, и он его выполнил. Он сказал:

— Вам следовало бы выпустить нас из гавани до рассвета, чтобы никто из людей Богдана не узнал, что мы замешаны во всем этом деле.

— Как вы желаете, так и будет, — согласился майор. Впрочем, вид у него был такой, как будто ему было все равно, разоблачит организация Богдана Смита с Дринкуотером или нет. Пожалуй, ему и впрямь было все равно. Хорватия и Англия любили друг друга не больше, чем Хорватия и коммунисты. В этот раз они сочли полезным немного обьединить усилия. В другой же раз, возможно, они попытаются друг друга уничтожить. Все присутствующие это понимали.

Смит вздохнул:

— Кривой у нас мир, это уж точно.

Усташеский майор кивнул:

— Кривее некуда. Уж наверняка Бог не предполагал, что мы будем сотрудничать с такими дегенератами, как вы. Впрочем, в один прекрасный день мы как следует посчитаемся. Za dom — spremni!

«Трахнутый дебил," — подумал Смит. Если майор прочел эту мысль в его глазах — что ж, очень жаль. Хорватия никак не могла себе позволить инцидент с Англией, особенно в то время, когда ее немецкие хозяева торговались с Лондоном за права на нефтяные месторождения в Северном море.

Путешествие назад в Риеку из замка Трсат прошло хуже, чем подьем в гору из города. Англичане не смели зажечь огонь, опасаясь нарваться на работников тайной полиции, ничего не знавших об их уговоре с усташеским майором — такие начнут стрелять, а уж потом задавать вопросы. Конечно, этот риск существовал и в темноте, пусть и в меньшей степени (по крайней мере, Смит в это свято верил).

Спуск вниз с крутого склона, да еще и в темноте, был сопряжен и с другим риском. Упав в третий раз, Питер Дринкуотер поднялся и принялся браниться:

— Будь прокляты эти русские за то, что они лезут и в Турцию, и в Ирак, и в Персию. Если б они не пытались прибрать к рукам тамошние нефтяные вышки, нам с тобой не пришлось бы иметь дело с чертовыми усташами — и мы бы после этого не чувстовали себя так, как будто весь день в грязи валялись.

— Нет, мы бы имели дело с НКВД, выдавая Москве украинских националистов, — ответил Смит. — Тогда бы ты казался себе более чистым?

— Черта с два, — немедленно ответил Дринкуотер. — Кривой у нас мир, кривее не бывает.

Он снова споткнулся, но на этот раз удержался на ногах. Тропа была уже достаточно пологой. До Риеки оставалось не так уж много.

--">