Вера Петровна Космолинская - Ветвь оливы

вас просто не будет.

Надеемся, вы восхищены нашим подвигом!

Теперь мы действительно можем заставить время служить нам и высшей цели, к которой должно приблизиться человечество!

Прощайте! Искренне ваши -

Ралес Линн, Нейт Карелл».

— Чепуха! — сказал я. И вдруг раздался резкий лязг и грохот. Только через секунду я понял, откуда они взялся. Не то чтобы я сильно ударил несчастного, ни в чем не повинного робота, но кажется, недавнее двухмесячное пребывание в голове Ричарда Первого Английского не очень хорошо сказалось на моей уравновешенности. Робот, задребезжав, откатился в сторону, а я недоуменно посмотрел на свою рассеченную до крови ладонь. Да… рано или поздно, почти все мы сходим с ума…

— Ты что? — воскликнул Олаф.

Я махнул листком и снова прижал пуговицу на своем воротнике.

— Всем! — сказал я, и «пуговица» ожила. — Тревога номер один!

— Что?! — повторил Олаф пораженно.

Я сунул ему листок.

— Даже если это шутка. Так шутить не стоит!..

Я прямиком двинулся к капсулам у дальней стены. Если кто-то действительно совершил перемещение, то некоторые из них должны быть заблокированы — чтобы принять переместившихся обратно — по умолчанию, все должно возвращаться на свое место. Или они даже не пусты, если кто-то отправил в прошлое лишь снятую психокопию, которая должна по возвращении наложиться на «оригинал» и слиться с ним. Но это сейчас маловероятно, если…

Но они не пустовали. И это изумило меня еще больше. Если кто-то отправлялся куда-то до конца жизни, то не естественней ли было отправиться туда по-настоящему, а не в виде собственного электромагнитного призрака, в котором, строго говоря, нет ничего живого, пожертвовав всем остальным? Для этого надо или действительно хорошо повредиться рассудком. Или… или Карелла и Линна кто-то подставил. Но кто? Ведь не кто-то же из наших. Нас совсем немного, ни за кем невозможно представить такого. И не кто-то же со стороны — это было бы полной дикостью, никто другой не знал бы, что нужно делать. Правда, мне пришел на ум еще один вариант, но он был еще более безумен — если исключить то, что он все же был возможен. Если мы можем вселиться в чужие мозги в прошлом, то теоретически, кто-то в будущем может проделать то же самое с нами самими.

Омерзительная мысль, не так ли? Здравствуйте, ночные кошмары!

Но почему на меня так подействовало всего лишь то, что в капсулах кто-то был? Потому что обычно вся операция по запуску в прошлое и возвращению обратно, занимает не больше нескольких минут, да и те уходят больше на подготовку и на погружение в транс, а затем время становится очень условной величиной. Но не сейчас. Сколько времени мы с Олафом уже были на месте? Сколько времени Линн и Карелл, погруженные в транс, уже находились в капсулах? Сколько времени тут возились техники со своей цистерной, явно никого не заметив? Что бы ни произошло, Линн и Карелл зависли «между мирами», возможно, просто из-за неполадок в технике, не в состоянии вернуться. Пока еще электроника следит за тем, чтобы они продолжали дышать и чтобы сердца не останавливались. Но надолго ли этого хватит?

Рация ожила одновременно с появлением в дверях Линор. В руках у нее был стакан с апельсиновым соком.

— Что случилось? — спросила Линор.

— Что произошло? — услышал я заинтересованный голос отца через рацию.

— Скажи пожалуйста, — спросил я его, приветственно кивнув Линор. — Бывало ли когда-нибудь, чтобы техника настолько выходила из строя, чтобы кто-то оставался в капсулах?

— Пока нет, — ответ почти безмятежный.

— Терминал отключен. А еще у меня тут письмо — то ли дурацкий розыгрыш, то ли предсмертная записка! И еще непонятно, чья предсмертная.

— Поясни-ка!

— Теоретически, возможно ли уничтожить настоящее, воздействуя на прошлое? То есть, знаю, теоретически всегда этого опасались. Но практически — это ведь невозможно?

— Если возможно, то не так, как мы это обычно делаем.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? — спросил я тихо.

Пауза была недолгой, да я и не ждал долго, прежде чем добавить:

— А Линн что-нибудь об этом знал?

Линн был вторым на Станции по старшинству. Его уровень допуска должен был быть близок к отцовскому, и уж наверняка выше нашего. Хотя бы относительно того, что считалось старыми неподтвержденными гипотезами или неудачными экспериментами.

— Я почти на месте, — сказал отец, и связь --">