Андрей Анатольевич Посняков - Синяя луна

– Красивый, красивый подарок, – похвалил князь. – Ну, ты скачи, Альчинай. А всё, что Ильяс возьмёт, путь тут же везёт в кочевье. Да побыстрее, так ему и передай.

– Переда-а-ам! – стегнув плетью коня, мальчик помчался в степь.

Баурджин с довольной усмешкой смотрел ему вслед – на буро-зелёный океан трав, чуть тронутый редкими осенними цветами, на белого коня, на бело-голубой халат-дэли… Потом обернулся, поправил на плече лук:

– Да уж, вот и поохотились мы с тобой, Гамильдэ. Ничего, в следующий раз как-нибудь…

А Гамильдэ-Ичен нойона, между прочим, не слушал. Подумал-подумал, да бросил коня в галоп, догоняя только что умчавшегося мальчишку:

– Эгей, Альчиной! Постой! Постой-ка!

Малолетний всадник, услыхав крик, взвил коня на дыбы, обернулся.

– Арьки только не везите! – что есть силы, с надрывом, закричал Гамильдэ. – Не нада-а-а-а-а-а!!!

Угедей вместе со своей свитой дожидался хозяина в просторном гэре, благостно принимая положенные гостю вкусности от Джэгэль-Эхэ. А та уж – хозяйка! – с поклоном потчевала важного гостя кумысом, творогом, молоком, да густо белёным костной мукою чаем со сливками.

Скрепя сердце Угедей с полагающейся по случаю улыбкою прихлёбывал кумыс из большой белой пиалы, которую держал двумя руками. Тут во всём был смысл – гостю полагалось подавать белое – символ чистоты помыслов – ну а брать всё двумя руками – всё равно, что благодарить, только без лишних слов – жестом. По страдальческому лицу гостя, по его красному, с прожилками, носу и трясущимся рукам, по тяжёлым вздохам, которые он время от времени всё-таки себе позволял, видно было, что человек явно страдает жутким похмельем, и не кумыса бы сейчас ему, и, уж, тем более, не чая с мукою, а хорошую чарку молочной водки – арьки или, уж на худой конец, бражки из трав да ягод.

– Кажется, скачет кто-то? – Джэгэль-Эхэ прислушалась. – Наверное, муж.

– Ой, хорошо бы – муж, – закивал головой гость. – И хорошо б – не пустой.

Хозяйка очага улыбнулась:

– А я уже послала в соседнее кочевье служанку… Скоро привезёт вина.

Услыхав про вино, Угедей сразу оживился:

– Вот, славное дело, вот, хорошо ты придумала, голубушка Джэгэль.

Откинулся полог, впуская в гэр дуновенье свежего степного ветра.

– Гость в дом – радость в дом! – войдя, заулыбался гостям Баурджин-нойон. – Сонин ую байна у? Какие новости?

– Всё хорошо, слава великому Тенгри, – Угедей молитвенно сложил руки на объёмистом животе. – Славная у тебя жена, Баурджин. А старший сын – великий воин!

– Счастье отца – слышать такие слова, – князь улыбнулся. – Впрочем, и моих младших детей, думаю, сегодня будет за что похвалить… Солнце сегодня, тепло… Может, Угедей-гуай, не будем сидеть в душном гэре? Тут недалеко есть одно чертовски уютное местечко, я уже велел расстилать там кошмы для пира.

– Для пира?

При этих словах оживилась вся, так сказать, главная часть свиты – человек пять – допущенных Угедеем с собою в гэр, остальные гуртовались на улице, пересмешничая с девчонками из кочевья.

– А что, есть чем пировать? – гость хитро прищурился.

Баурджин лишь расхохотался в ответ:

– Добудем!

– Э! Вот это дело! – Угедей потёр ладони и быстро поднялся с кошмы. – Поистине, для настоящего багатура нет ничего невозможного.

Выйдя из гэра, гости в сопровождении хозяина направились к пологому склону холма, поросшей уже пожухлой травою. В дальнем конце осеннего луга, за поскотиной, виднелась окружённая невысоким кустарником балка, по дну которой журчал ручей. На краю балки слуги как раз растянули кошму и теперь споро таскали из летней кухни закуски – варёное и копчёное мясо, печёную птицу, острый овечий сыр, творог…

– И в самом деле, хорошо тут! – углядев расставляемые слугами объёмистые глиняные пиалы, Угедей ухмыльнулся и подмигнул хозяину.

– Весной тут ещё лучше, – улыбнулся тот.

– Весной везде хорошо, – усаживаясь, согласился хан. – Однако, ведь не зря говорят – одна осень лучше трёх вёсен!

– Да, говорят…

Баурджин поспешно отвернулся, чтоб гости не успели заметить внезапно накатившей на него грусти, тоски… казалось бы, давно, на всегда, ушедшей тоски…