Валерио Эванджелисти - Падение в бездну

и студентов, попавшихся им по пути, был печальный вид, и все разговаривали вполголоса. Орден пребывал в угнетенном состоянии по причине медленной агонии Игнация, длившейся вот уже целый год. Не было иезуита, который не испытывал бы к своему генералу глубокого, почти сыновнего чувства. Чувство это, основанное на слепом доверии, было сродни тому, что испытывали к своим командирам солдаты удачи. Оно передавалось и юным студентам, которые так гордились своей принадлежностью к коллегии, что, казалось, обретали иммунитет ко всем страстям, типичным для их возраста.

У двери скромной кельи учителя Михаэлис столкнулся с Жеромом Надалем, недавно назначенным главным викарием. В отличие от другого преемника, утонченного и рафинированного падре Лаинеса, Надаль был дороден и высок. В толстых пальцах он сжимал маленькую, но объемистую книгу.

— Это вы, падре Михаэлис! — воскликнул француз. — А я уже собирался посылать за вами. Мне надо с вами серьезно поговорить.

— Я бы сначала хотел приветствовать Игнация, если он в силах дать мне аудиенцию.

— О, конечно. Пойду доложу о вас.

Старый иезуит прошел в соседнюю комнату и тотчас же вышел обратно.

— Входите, падре Михаэлис, — шепнул он, — но долго не задерживайтесь. Генералу нужен отдых.

Взволнованный, Михаэлис вошел в келью. В ноздри ударил тяжелый запах сырости и пота. Не обращая на это внимания, он обвел взглядом маленькое помещение. Чтобы привыкнуть к полумраку, глазам понадобилось несколько секунд. Келью освещала всего одна свеча, зажженная перед распятием, раскинувшим по голой стене исхудалые руки.

Игнаций Лойола был укрыт одеялом до подбородка. Под тканью угадывалось хрупкое, похудевшее тело, которое сотрясал озноб. Но осунувшееся лицо испанца, озаренное глубоко посаженными, лихорадочно блестевшими глазами под широким лбом, сохраняло свойственное ему жесткое и собранное выражение. Болезненное состояние выдавала только необычайная бледность губ под длинными, пышными усами. Усы вместе с коротко остриженной бородкой составляли единственное воспоминание о прошлой жизни Игнация, испанского аристократа, закаленного в битвах и дуэлях.

Михаэлис опустился на колени возле ложа и хотел приложиться к прозрачной руке генерала, но тот отдернул руку и сделал ему знак подняться. Потом улыбнулся с неожиданной теплотой.

— Спасибо, что пришел навестить меня, сын мой, — прошептал Игнаций на великолепном французском. — Как видишь, я собираюсь покинуть этот мир.

Он чуть приподнял правую руку, как бы пресекая все возражения.

— Я это знаю и не боюсь смерти. Единственное, что меня страшит, так это то, что мое скромное дело на службе Господу останется незавершенным. Утешает только то, что у меня есть такие наследники, как ты.

Михаэлис был польщен похвалой, но постарался побороть грех гордыни. Это ему удалось, и он заговорил с искренней скромностью:

— Вы смущаете меня, учитель. У меня нет особых заслуг, и если я обладаю хоть какой-то добродетелью, то это всего лишь отражение света, исходящего от вас. От вас и от ордена.

— Всякий свет исходит от Господа, — ответил Игнаций с усталой улыбкой.

Лоб его покрылся каплями пота — видимо, каждое слово давалось ему с трудом.

— У нас мало времени, а я должен поговорить с тобой о важном. Мне сказали, что ты думаешь возглавить французскую инквизицию, потеснив доминиканцев, несмотря на то что орден не слишком жалует эту организацию и склоняется к тому, чтобы принимать в ней участие только в чрезвычайных обстоятельствах.

Михаэлис вздрогнул. Он чуть не спросил больного, откуда у него эта информация, но вовремя прикусил язык, обозвав себя дураком: все иезуиты составляли рапорты на себя и своих товарищей. Не из страсти к доносительству, а потому, что генерал по справедливости имел право на постоянную информацию о состоянии здоровья ордена. Воинство Господне должно являть собой единый организм, и все его составляющие должны дышать в унисон.

Должно быть, Игнаций угадал эти мысли, потому что его улыбка стала чуть шире.

— Не бойся, я знаю, что тобой руководили неличные амбиции. Будучи доминиканцем, ты уже побывал в инквизиторах и рано или поздно занял бы место Матье Ори. Я спрашиваю о другом: ты действительно считаешь необходимым, чтобы наш орден взял бразды правления святой инквизиции Франции в свои руки?

Михаэлис задумался, потом произнес с глубокой искренностью:

— Да, я так --">